Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев
Остаются неизвестными обстоятельства смерти Д.А. Олсуфьева и какие-либо распоряжения об оставшемся после него имуществе. Последнее, впрочем, заключалось только в бумагах «Семейной хроники». Давно ушли из жизни все современники, кто хотя бы косвенно мог свидетельствовать о последних днях автора воспоминаний. Добрым словом надо, однако, помянуть тех, кто материально поддерживал его на протяжении многих лет, а стало быть и поддерживал продолжение «Семейной хроники». Это О.Ф. Куломзина, урожденная Мейендорф, литовские Зубовы, О.Н. Олсуфьева, М.Ю. Олсуфьев из Бессарабии, неизвестное лицо из Шанхая.
«Семейная хроника» Д.А. Олсуфьева чудесным образом воскрешает невозвратное время русской дворянской жизни и культуры. Надо сказать, что Дмитрий Адамович много общался с Л.Н. Толстым и его детьми, прежде всего со своим сверстником и соучеником по московской Поливановской гимназии Сергеем Львовичем. В числе его товарищей были тверской губернский предводитель дворянства М.В. Всеволожский, камышинский председатель земской управы И.В. Татаринов, председатель тульской губернской управы князь Г.Е. Львов. Никольское, где Д.А. Олсуфьев провел счастливые годы детства и юности и где он чаще всего бывал в предреволюционное время, пользовалось вниманием самых разных дворянских фамилий. Один только Л.Н. Толстой приезжал в Никольское ежегодно и живал здесь по нескольку дней. Предполагалось даже, что одна из его дочерей выйдет замуж за Дмитрия Адамовича, но он так и остался холостяком на всю оставшуюся ему жизнь, о чем горько сожалел в годы эмиграции.
Трагедия русского правящего класса заключалась в дилемме: либо быть уничтоженным в Советской России, либо бежать за границу и влачить незавидную жизнь беженца и отщепенца. В числе первых был Юрий Александрович Олсуфьев, в числе вторых — Дмитрий Адамович Олсуфьев. Уверенность в стабильности империи была столь велика, что очень немногие обзаводились собственной недвижимостью и банковскими счетами за границей. Автор «Семейной хроники» дает об этом неоспоримое свидетельство. Трудно даже представить, что в какой-то совсем несчастный день у него не было денег даже на папиросы и чай. А ведь когда-то Ницца была щедрой к богатым и свободным гостям из России.
«Семейную хронику» Д.А. Олсуфьева нельзя читать как роман — с его завязкой, кульминацией и развязкой заявленного сюжета. Это спонтанное повествование и в качестве такового оно обращено не к читателю вообще, а к читателю как близкому и понимающему другу, к читателю своего круга по происхождению, образованию и ответственностью перед утраченной Россией. Этой характерностью «Хроника» представляет собой если и не уникальное, но все же редкое явление в русской мемуарной литературе.
Издательство «Индрик» в течение многих лет публиковало воспоминания о жизни в императорской и советской России. С изданием «Семейной хроники» Д.А. Олсуфьева эта библиотека пополняется еще одной книгой. Имена тех, кто содействовал в публикации его записок, названы в предисловии М.Г. Талалая. Мы же в свою очередь назовем нашу многолетнюю сотрудницу Аллу Куартовну Митюкову, взявшуюся за составление аннотированного указателя имен, которыми насыщен текст Д.А. Олсуфьева и приложения к «Семейной хронике», подготовленные к печати М.Г. Талалаем.
Г.И. Вздорнов
От публикатора
Казалось бы, что все важные источники по XIX веку уже выявлены, опубликованы и, говоря по-научному, «введены в оборот». Но Россия — настолько неожиданная страна, что случается подобное «Семейной хронике» графа Дмитрия Адамовича Олсуфьева (1862–1937).
Даже самого беглого знакомства с биографией автора или с содержанием его воспоминаний достаточно, чтобы понять масштаб и личности, и текста. По спирали семейной памяти мемуарист легко взбирается к екатерининским временам, не говоря уж об эпохе Александра I и Николая I. Последующим царствованиям он уже — современник, причем современник деятельный, вдумчивый, социально и культурно активный, поднимающийся по жизненной лестнице в самые высокие сферы, которые ему уготовило рождение в лоне аристократического семейства. Впечатления о Доме Романовых у него — личные: он товарищ по детским играм одного из Великих князей и вхож в царские чертоги. Также личные у него впечатления и о великих русских людях той поры — Льве Толстом, Дмитрии Менделееве, Иване Тургеневе, Викторе Васнецове, Петре Столыпине, Савве Морозове. Толстой, в частности, вообще был близок к Олсуфьевым и подумывал даже устроить брак «Димы» с одной из своих дочерей (толстоведы подсчитали, что писатель провел в олсуфьевском имении Никольское в общей сложности 110 дней){1}.
Однако мемуарист рассказывает обо всех, не только об элите: перед нами — панорама крестьян, купцов, священников, учителей, соседей по имению — всех, кто ему встречался в ранней жизни. И тут не только необыкновенная цепкость памяти мемуариста, тут его мировоззрение: «Надо чтобы ничто не пропало. Надо, чтобы все были живы...». Автор верит, что «вся судьба бесконечных людских поколений составляет какую-то длинную непривычную ткань... подобно ковру, которая как на ткацком валу видна бывает во время жизни этих людей, а потом уходит куда-то в невидимое». И сам мемуарист теперь становится неким «ткачем» ковра жизни.
Воспоминания создавались в «беженстве», как он неоднократно подчеркивает свое состояние, ибо он ощущает себя именно беженцем, а не эмигрантом.
Со свойственной ему методичностью Олсуфьев пытается определить на самых первых страницах цель своего труда. Скорей всего, он мог бы стать интересным потомкам автора, «хотя и не прямым» — скромно начинает Дмитрий Адамович программу своих воспоминаний, но вскоре образ его адресата расширяется — «кто бы ты ни был, читатель...».
В отчаянном положении он, как и многие другие, находит особое утешение в семейных преданиях, теплых воспоминаниях детства и отрочества. И это может быть ценным само по себе. Однако не таковы ни эпоха, ни сам мемуарист, чтобы описывать только эти, пусть и
