Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

«Говорят, что Гейне, лежа на смертном одре, богохульно пошутил. Когда близкий ему священник напомнил ему, что Бог милостив, и выразил надежду, что он простит его грехи, Гейне якобы ответил: «Конечно, он простит меня, это же его ремесло».

В годы изоляции Зигмунд увлекся собиранием еврейских шуток, которые столетиями помогали поддерживать народный характер, высмеивая недостатки и в то же время утонченно утверждая его достоинства. Он использовал многие из них в главе «Тенденция остроумия»: «Невыгодно быть богатым евреем. Нищета других мешает наслаждаться собственным счастьем».

Другая шутка отражала отношения между бедным и богатым евреями, поскольку Тора предписывает заботиться о бедном и относиться к нему как к равному.

«Проситель, приходивший в гости по воскресеньям в один и тот же дом, появился однажды в сопровождении неизвестного молодого человека, который тоже намеревался сесть за стол. «Кто это?» – спросил хозяин. «Он мой зять с прошлой недели, – был ответ, – я обещал содержать его в течение первого года».

«Проситель обратился к барону за деньгами для поездки в Остенде, поскольку врач рекомендовал ему морские ванны для поправки. Барон считал Остенде дорогим курортом и высказал мнение, что дешевый будет не менее хорош. Проситель отверг, однако, предложение, сказав: «Господин барон, для моего здоровья нет ничего, что было бы дорого».

Он обращал внимание на фасад, за которым внешне бессмысленные шутки скрывают свое содержание, на жесткость насмешки, которая может содержаться в комических рассказах. Шутка, остроумное замечание или ответ могут вывести наружу подавленные чувства, бурлящие в глубине ума недели, а возможно, и месяцы. Они часто вылетают, потрясая слушателя и выступая как откровение и облегчение для того, чье подлинное состояние ума они выражают. Шекспир сказал в «Бесплодных усилиях любви»:

Успех острот нимало не зависитОт языка, слагающего их:Он весь в ушах того, кто их внимает.

Ах, но удовольствие, которое получает рассказчик от высвобождения накопленной психической энергии, позволяет ему громко смеяться над преходящим триумфом!

Читатели книги «Остроумие и его отношение к бессознательному» соглашались с обоснованностью доводов Зигмунда Фрейда, ведь они либо были стороной, страдающей от юмора других, либо сами высказывали затаившееся в их подсознании. Если его теория сексуальной этиологии невроза не имела успеха, не считая появления нескольких последователей, то этой книгой он начал убеждать в том, что существует подсознание, влияющее на характер и на ход жизни. Некоторые его коллеги – Зигмунд узнал об этом благодаря переписке, особенно с Карлом Юнгом, – считали, что он может удовлетвориться достигнутым и что исследование подсознания вселяет больше надежд на разрешение проблем нормальной и болезненной психики, чем психоанализ.

Но он не был доволен: ему словно предлагали быть машинистом поезда, пересекающего шестнадцать виадуков и проходящего через семнадцать туннелей к Земмерингу на одном рельсе. Поезд может двигаться лишь по двум рельсам, не говоря уже о том, что надо подниматься в гору. Сексуальная этиология неврозов была не только вторым рельсом, но и вторым локомотивом, способным вытянуть человека на вершину самопознания, тогда как раньше он ползал внизу, в лесной чащобе.

«Три очерка к введению в теорию сексуальности», почти одновременно изданные Дойтике, родились не под столь счастливой звездой, да Зигмунд и не ожидал такого, поскольку эти три очерка касались «сексуальных отклонений», «инфантильной сексуальности» и «преобразований при половом созревании». Последний очерк он начал с научного заградительного огня, способного вызвать на него артиллерийский залп противника.

«С наступлением половой зрелости начинаются изменения, которым предстоит перевести инфантильную сексуальную жизнь в ее окончательные нормальные формы. Сексуальное влечение [человека] до этого было преимущественно автоэротично, теперь оно находит сексуальный объект. До того его действия исходили из отдельных влечений и эрогенных зон, не зависевших друг от друга и искавших определенное наслаждение как единственную сексуальную цель. Теперь дается новая сексуальная цель, для достижения которой действуют совместно все частичные влечения, между тем как эрогенные зоны подчиняются примату генитальной зоны».

Его оппонентам все труднее становилось искать новые доводы против его сексуальной «ереси», но неврологи и психиатры, разъезжавшие по Европе с конгресса на конгресс, не оставляли надежды расправиться с ним. Его обвиняли в том, что он проповедует психиатрию выживших из ума старух, некую форму мистицизма и театральности, заимствованную у Антона Месмера. Работы Фрейда ни один психиатр не мог читать без чувства ужаса.

– Чему тут удивляться! – воскликнул возбужденный Вильгельм Штекель, ужинавший у Фрейдов, а сейчас в верхнем кабинете Зигмунда перелистывавший экземпляр книги, купленной им в полдень в лавке Дойтике. – В ней вы провозглашаете намерение разрушить привычные представления о нашей природе. Послушайте, что вы пишете вот здесь: «Общепринятый взгляд содержит определенные представления о природе и свойствах полового влечения. В детстве его будто бы нет, оно появляется приблизительно во время и в связи с процессом созревания, в период возмужалости, выражается проявлениями непреодолимой притягательности, которую один пол оказывает на другой, и цель его состоит в половом соединении или, по крайней мере, в таких действиях, которые находятся на пути к нему.

Но у нас имеется основание видеть в этих данных неправильное отражение действительности; если присмотреться к ним ближе, то они оказываются полными ошибок, неточностей и поверхностных заключений».

Штекель захохотал. Зигмунд взял сигарный нож, прикрепленный к золотой цепочке от часов, обрезал конец сигары.

– Чем ближе вы режете к кости, именуемой инстинктом, – воскликнул Штекель, – тем громче вопит пациент; им в данном случае является ваш приятель невролог или психиатр, оперируемый вами без анестезии. Недостойно и не по–рыцарски с вашей стороны расстраивать безопасный, удобный образ мышления. Пусть существует широкий набор неврозов, которые они не в состоянии ослабить, не говоря уже об излечении; это лишь невезение пациентов. Вы же осмеливаетесь заявить им, что открыли дверь в мир новых знаний, в который придется войти голыми ногами по горящим углям. Они прикуют вас к горной скале, как Зевс приковал Прометея за то, что он дал человечеству огонь.

Зигмунд слегка улыбнулся.

– Вильгельм, у меня и так болит бок! – Приходя в хорошее настроение, он добавил: – Успокойся, это лучше, чем забвение. Таков уж обычай – яростно нападать на того, кого боятся больше всех.