Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Однако декларацию приняли, а Дума вскоре была распущена. Л.И. Петражицкий оказался одним из немногих членов фракции кадетов, которые резко выступили против принятия Выборгского воззвания. Этот скромный, мягкий человек, вопреки абсолютному большинству собравшихся в Выборге, жестко отстаивал мысль о неконституционности предлагаемых мер: «Мы как будто согласны, что рекомендуемая нами линия действия должна быть конституционной. Такой характер будто бы выдерживается во второй части обращения: отказ от платежа налогов и от поставки рекрутов – при известных условиях входят в число мер борьбы конституционной. Но в данном случае предлагаемые меры конституционные лишь по внешности. По существу же я вижу здесь явную ложь. На почве существующего закона бюджет нынешнего года должен считаться законно действующим и в пределах указанных в нем налогов, уклоняться от платежа их нет конституционного основания. Точно так же и контингент рекрутов набора нынешнего года уже определен законом, потому и здесь нового вотума не требуется. Таким образом, если не сходить со строго конституционной почвы, то всю вторую часть воззвания надо отбросить и ограничиться первой частью». Иными словами, правовед предлагал отказаться от конкретных мер борьбы, указанных в Выборгском воззвании, и принять лишь декларацию. «Говорят, что первую часть воззвания оставить одну нельзя: ее характеризуют как простое констатирование фактов. На самом деле это не так. В этой части заключается решительный протест против совершившегося и указана ложь в правительственных действиях. Этот протест должен быть высказан, может быть, даже еще резче, чем это сделано, и он имеет самостоятельное значение. Что касается второй части, то более умеренным из указанных там средств борьбы я сочувствую. Высказываюсь же против других я потому, что здесь говорятся вещи несерьезные и в политическом, и в юридическом смысле. Аргументов, даже хотя бы сомнительных в юридическом отношении, выставить нельзя, а здесь приведены аргументы прямо неправильные. Практическое же ничтожество рекомендуемых средств уже достаточно выяснено другими».
Дискуссия, как известно, продолжалась два дня и, наверное, продолжалась бы и дальше, если бы не выборгский губернатор, который встретился с председательствовавшим С.А. Муромцевым и попросил его закрыть заседания ввиду возможных санкций правительства по отношению к губернии. Муромцев призвал депутатов выехать из Выборга и отказался от ведения собрания. Решение приходилось принимать в режиме жесткого цейтнота. Раздался возглас одного из лидеров конституционных демократов И.И. Петрункевича: «Господа, бросим обсуждать дальше. Вопрос ясен, и не в редакции дело. Не разойдемся же отсюда, не совершив этого акта. Подпишем воззвание, как оно есть». Гром рукоплесканий, всеобщее возбуждение. Первым на призыв Петрункевича откликнулся согласием принципиальный противник воззвания М.Я. Герценштейн. А затем на стол вскочил Петражицкий. Он еще раз подчеркнул, что с проектом воззвания не согласен, однако готов поставить под ним свою подпись: «Я знаю, что, подписывая это воззвание, я рискую самым для меня дорогим, чему я до сих пор отдавал свою жизнь, – своей научной работой, но бывают положения, когда честь требует и такой жертвы».
Вероятно, к этому решению он пришел чуть раньше, на фракционном совещании, предшествовавшем заседанию, хотя и продолжал настаивать на неправовом характере принимаемого решения. Ему яростно и страстно оппонировала А.В. Тыркова. «С усмешкой глядя на меня, он сказал своим тонким голосом, который придавал его словам оттенок насмешки: „Ариадна Владимировна, вы форсируете меня впервые в жизни совершить поступок, находящийся в контрадикции с моей юридической логикой. Надеюсь, что я никогда такую акцию не повторю. Апелляцию к народу я согласен подписать“». Раздались аплодисменты. «Возможно, что в моих взволнованных речах его внимательная мысль услыхала непосредственное выражение не только моих, но и коллективных чувств, – объясняла причину своей маленькой „победы“ Тыркова. – В минуту итогов, а может быть, и расплаты он не захотел отделяться от товарищей. А переубедить их был не в силах. Возможно, что, вопреки рассудку, ему послышалось что-то подлинное, более законное, чем все законы, в моем призыве ответить ударом на удар».
К счастью, Лев Иосифович, несмотря на трехмесячное заключение в связи с подписанием Выборгского воззвания, смог продолжить преподавание в Санкт-Петербургском университете. Он возглавлял кружок философии права; публиковал научные труды и публицистические работы, подробно разбирая вопросы философии и энциклопедии права, специфику функционирования акционерных обществ и биржевой игры, университетского образования и его соотношения с научной деятельностью; писал о «деле Бейлиса» и женском равноправии.
Политическая же деятельность так и осталась лишь эпизодом в жизни большого ученого. В какой-то мере забавно, что студенты со всех факультетов и посторонние лица, как впоследствии писал Г.Д. Гурвич, заполняли актовый зал Санкт-Петербургского университета, чтобы не только услышать известного правоведа, но и увидеть одного из «авторов» Выборгского воззвания. Правда, в его лекциях была скрыта еще одна интрига, занимавшая аудиторию, – подспудная дискуссия с И.П. Павловым. Для теоретика психологического обоснования права вера во всеобъясняющую физиологию казалась неприемлемой. Со своей стороны, и сам Павлов не слишком тепло отзывался о построениях Петражицкого. «Противники» внимательно следили друг за другом, посылая своих единомышленников стенографировать лекции оппонента.
В сентябре 1917 года, при активной помощи своего ученика П.А. Сорокина, Лев Иосифович эмигрировал в Польшу. Он не прожил ни одного дня в Советской России, но крайне болезненно реагировал на то, что там происходило. Юрист В.Б. Ельяшевич вспоминал, что мало знал людей, столь подавленных приходом большевиков. Возможно, отчасти это было связано с тем, что представители новой власти почему-то с большим удовольствием цитировали Петражицкого, подкрепляя его авторитетом свои доводы. Например, по словам наркома юстиции П.И. Стучки, термин «революционное правосознание» попал в декреты нового правительства именно из работ знаменитого правоведа.
В 1921 году Л.И. Петражицкий принял польское гражданство и возглавил кафедру социологии Варшавского университета. Однако почувствовать себя вполне «своим» не удавалось. Если в Петербурге Лев Иосифович подчеркивал свою «польскость» – в его доме читали польскую литературу, там часто звучала польская речь и польская музыка, в 1915 году он даже возглавил Общество польских экономистов и правоведов, – то в Варшаве все было наоборот: Петражицкий всячески демонстрировал свою принадлежность к русской культуре.
В то же время многие польские интеллектуалы относились к эмигранту с недоверием. Еще в 1906 году публицист В. Студницкий писал: «Профессор Петражицкий считает себя поляком, он уроженец окраин, воспитанник российских и немецких университетов, затем житель Петербурга, вовлеченный в научную, законодательную и политическую жизнь России; к Польше он невольно и неосознанно относится как доброжелательный иностранец. Он не знает Польши, ее ресурсов и сил, не сумел встать на позиции ее государственных интересов». С приходом к власти Ю. Пилсудского
