Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Чтобы как-то существовать и содержать семью, А.А. Кизеветер был вынужден подрабатывать, где только мог. Он пошел служить в архив бывшего Министерства иностранных дел, преподавал в университете и на Драматических курсах Малого театра, ездил с лекциями по стране от культурно-просветительского отдела Союза кооперативных объединений. Как правило, лекторам платили на местах «натурой» – в одном из своих мемуарных очерков Кизеветтер с юмором описывал, каких трудов стоило доставить заработанные продукты в Москву. Власть, борясь со «спекуляцией», запрещала провозить продовольствие в голодный город!
Кизеветтер сотрудничал в кооперативном издательстве «Задруга» и даже торговал вместе с некоторыми другими известными литераторами и учеными в книжной лавке издательства. Возможности литературных заработков он практически лишился – за отсутствием органов печати, закрытых советской властью. К тому же в 1920 году Кизеветтеру (а также М.М. Богословскому и Р. Ю. Випперу) было запрещено чтение лекций в высших учебных заведениях как «проводникам старой буржуазной культуры».
Не оставляла Кизеветтера, как и других «буржуазных» интеллигентов, своим вниманием ВЧК. В сентябре 1919 года он вновь был арестован: шли массовые аресты по делу так называемого Национального центра; среди арестованных были историки М.М. Богословский, С.Б. Веселовский, Д.М. Петрушевский и др. Кизеветтера выпустили через две с лишним недели. Его имя хотя и упоминалось в показаниях некоторых из арестованных, но лишь как члена партии кадетов, что и так было всем известно; многим из его знакомых и однопартийцев повезло гораздо меньше. 67 человек были расстреляны, в том числе член ЦК партии кадетов Н.Н. Щепкин, внук великого артиста.
Третий раз Кизеветтера арестовали в 1921 году в Иваново-Вознесенске, где он читал лекции в эвакуированном туда Рижском политехникуме. Историка доставили в Москву и через месяц, так и не предъявив обвинения, выпустили.
В августе 1922 года А.А. Кизеветтер был подвергнут краткому домашнему аресту. «Придержать» его дома властям нужно было для того, чтобы он находился под рукой для предъявления постановления о высылке из пределов Советской России. Кизеветтера включили в большую группу известных интеллектуалов, которых большевистское руководство не хотело по внешнеполитическим соображениям подвергать более суровым репрессиям, но и терпеть их свободомыслие не собиралось. 28 сентября 1922 года Кизеветтер с семьей отплыл из Петрограда на немецком пароходе в Германию. В Россию ему уже не было суждено вернуться.
Впрочем, в такую Россию Кизеветтер и не хотел возвращаться. Несколько месяцев спустя после высылки он писал своему старому товарищу по партии В.А. Маклакову, занимавшему в то время пост российского посла в Париже (Франция еще не признала СССР, и особняк на улице Гренелль, где помещалось посольство, занимал представитель уже не существующего государства): «Шлю Вам из Праги сердечный привет. Нежданно-негаданно выпорхнул из большевистской клетки, за что и благословляю судьбу» (13 июля 1923 года). В другом письме к Маклакову Кизеветтер высказывал предположение, что тот недооценивает «преимуществ нахождения за пределами Совдепии», поскольку ему не пришлось видеть «большевистского властвования» воочию. «Могу сказать одно, – писал Кизеветтер, – я испытывал чувство тоски по родине, когда сидел в своей квартире в Москве и кругом себя не видел своей родины. Здесь же я тоски по родине не чувствую, ибо имею возможность свободно и по-человечески жить с русскими людьми. И, читая лекции, помогать русской молодежи хранить в себе русскую душу для лучших времен» (18 августа 1923 года).
Возможность профессионально реализоваться и «помогать русской молодежи» Кизеветтер получил в Праге, куда приехал 1 января 1923 года. Прага в 1920-е – первой половине 1930-х годов была признанным академическим центром русского зарубежья. В 1922 году президент Чехословакии Томаш Масарик и чешское правительство предприняли так называемую Русскую акцию. Суть ее заключалась, во-первых, в том, чтобы помочь ученым-беженцам, во-вторых, обеспечить подготовку специалистов для будущей, очищенной от большевизма, России. В рамках «Русской акции» был создан Русский университет с двумя факультетами – юридическим и гуманитарным; существовал также Народный университет для тех, кто не мог посещать лекции в дневное время; Русский научный институт в Праге фактически выполнял функции Академии наук русского зарубежья; действовал также ряд других научных учреждений – Экономический кабинет, Семинар византиниста Н.П. Кондакова и др. При чехословацком Министерстве иностранных дел был создан Русский заграничный исторический архив.
А.А. Кизеветтер преподавал практически во всех русских учебных заведениях в Праге, читал также курс истории на философском факультете чешского Карлова университета; выезжал с лекционными турне в Берлин, Белград, в Прибалтику. Он стал одним из основателей в 1925 году Русского исторического общества в Праге; был товарищем (заместителем) его председателя, затем председателем. Кизеветтер возглавил Совет и учено-административную комиссию Русского заграничного исторического архива.
В этой своей многообразной деятельности Кизеветтер видел не только источник добывания средств к существованию (тяжело болели жена и падчерица, да и сам Кизеветтер страдал от диабета), но и некую миссию. Он не верил в скорый крах большевизма, так же как и в способность эмиграции реально повлиять на процессы, происходящие в СССР. Что же делать «русским зарубежникам»? На этот вопрос, едва ли не главный для эмигрантов, Кизеветтер попытался ответить в очередном письме к В.А. Маклакову: «Сейчас картина получается такая: в политическом отношении мы, русские, шлепнулись как нельзя хуже. А к русской культуре всюду в Европе обнаруживается большой интерес. Этой культурой заинтригованы, ее ценят, в ее будущности не сомневаются, никто не допускает мысли о том, что большевистское измывательство над этой культурой окончательно ее погубит… Вот мне и думается, что эмиграция со своей стороны должна была бы сделать все возможное, чтобы своею деятельностью закрепить в европейском обществе это признание силы и ценности русского человека как культурного деятеля. Согласитесь, что это было бы дело в высшей степени важное с точки зрения интересов именно грядущей России» (i декабря 1923 года).
В эмиграции Кизеветтер опубликовал книгу, которой еще будут посвящены специальные исследования, – воспоминания «На рубеже двух столетий». Маклаков, заметно расходившийся с Кизеветтером в оценке недавнего прошлого, писал ему вскоре после выхода книги: «Не собираюсь Вам писать ни комплиментов, ни критики. Прочел ее с громадным интересом и
