Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография
Рейхстаг и общественность горячо обсуждали условия договора, но о чем разгорелись дебаты? Все договоры в «Союзе трех императоров» были секретными, а «перестраховочный договор» 1887 года был самым секретным из них. Все комментаторы думали, что Бисмарк предал гласности условия договора 1884 года, который, как они предполагали, был заключен на шесть лет и подлежал продлению, когда Каприви перенял у него пост [114] . На путаницу Герберт обратил внимание в письме Куно Ранцау, который жил с тестем в Фридрихсру. 17 ноября Ранцау ответил, что, очевидно, сам Бисмарк запутался в своих договорах – первый и верный признак старческой немощи:
...
«Несмотря ни на что, он продолжает считать, будто у договора 1884 года был шестилетний срок действия. До сего времени я не смог переубедить его. Может быть, вам удастся это сделать, когда вы приедете»123.
Разглашение тайны вызвало переполох и за рубежом. В Вене кайзер Франц Иосиф пришел в «неистовое негодование на дьявола-старика в Фридрихсру», и даже лорд Роузбери, бывший британский премьер-министр, в личном письме от 25 ноября 1896 года запросил у Герберта разъяснений:
...
«Я бы хотел, если вам это покажется удобным, чтобы вы пролили свет на недавние «откровения» и их причины. Но если вы предпочтете ничего не говорить, то я это пойму. Не думаю, что я когда-либо прежде задавал вам такие вопросы на бумаге»124.
Манфред Ханк в своем исследовании последних лет жизни Бисмарка тоже не мог найти объяснений мотивам «разоблачения»125. Я подозреваю действие нескольких факторов: привычки к «откровенности», желания продемонстрировать, что он все делал лучше других, и обыкновенной озлобленности. Он всегда был вне законов человеческого общежития. В нем произошла только одна перемена. Бисмарк перепутал договоры 1884 и 1887 годов. Когда он был в силе, этого не случилось бы.
В 1896 году начало резко ухудшаться состояние здоровья Бисмарка, чему способствовало и расстройство домашнего быта после того, как не стало твердой руки Иоганны. Швенингер диагностировал гангрену ноги, он пытался ее лечить, а Бисмарк отказывался от лечения. Ему надлежало подниматься на ноги и ходить, но он не желал этого делать. В 1897 году он уже не мог обойтись без кресла-коляски, и ему редко доводилось побывать в своих лесах и полях. К июлю 1898 года Бисмарк уже не выходил из коляски, испытывал страшные боли, жар и с трудом дышал. 28 июля Швенингер все-таки усадил его за стол, они разговаривали и пили шампанское. После этого князь выкурил три трубки, читал газеты и почувствовал себя прежним Бисмарком, в последний раз.
29 июля 1898 года кайзер со своей свитой находился на борту «Гогенцоллерна», совершавшего ежегодный круиз по Северному морю и направлявшегося в Берген, когда на корабль передали сообщение о том, что доктор Швенингер покинул Фридрихсру. Эйленбург писал в дневнике:
...
«Без сомнения, следовало ожидать, что Швенингер постарается создать в Германии впечатление, будто кайзеру глубоко безразлична сложившаяся грустная ситуация, и его отъезд из Фридрихсру является ловким шахматным ходом, о котором он дал знать «Теглихе рундшау». Само собой напрашивался вывод: он уехал, потому что состояние князя безнадежно»126.
О том, что 28 июля Бисмарку стало лучше, не могли знать кайзер и его придворные на борту «Гогенцоллерна». Тем не менее создалось мнение, будто этот демарш Швенингера имел целью насолить императору. Даже последние сорок восемь часов Бисмарк доживал в атмосфере взаимной подозрительности и неприязни.
Последние два дня дыхание Бисмарка было особенно затруднительным. 30 июля, немного не дотянув до полуночи, он умер. Герберт находился с ним до конца. 31 июля он написал свояку Людвигу фон Плессену:
...
«Вчера утром ему стало совсем плохо, около десяти тридцати он заговорил и протянул мне руку, я взял ее и держал, пока он не уснул… Около одиннадцати все было кончено. Я потерял самого лучшего отца на свете, человека замечательной, благороднейшей души»127.
Но и после смерти Бисмарка члены его семьи жаждали мщения, и часть этой миссии взял на себя Мориц Буш. 31 июля он опубликовал в «Берлинер локаль-анцайгер» статью с изложением полного текста прошения Бисмарка об отставке. Эйленбург в дневнике вопрошал:
...
«Кто дал команду обнародовать это печальное напоминание о прошлом, которое можно назвать не иначе как провокацией ввиду того, что покойный князь еще лежит на смертном одре? Без ведома Герберта, Ранцау, семьи Буш никогда не посмел бы растрезвонить об этой смертельной междоусобице»128.
Кайзер приказал капитану «Гогенцоллерна» возвратиться в Киль. В пути домой Вильгельм II строил планы пышных похорон в Берлинском соборе и погребения «величайшего сына Германии… рядом с моими предками»129. Но когда император и его свита прибыли в Фридрихсру, им сообщили последние желания Бисмарка: никаких аутопсий, посмертных масок, рисунков и фотографий, а захоронение – в землю. Кайзер Вильгельм II лишился возможности выступить с громкими великодушными жестами в Берлине. Не случайно на надгробии выбита эпитафия: «Верный немецкий слуга кайзера Вильгельма I»130. Скромная церемония поминовения состоялась 2 августа в доме у Саксенвальда. Хильдегард Шпитцемберг прочитала о ней в газетах и сделала вывод: «Я все поняла. Кровь есть кровь, а Бисмарки – строптивые и жестокие люди, которых не способны перевоспитать ни образование, ни культура, и у них отсутствует благородство характера»131. Фили Эйленбург отметил, насколько тягостной была атмосфера церемонии:
...
«Рядом со мной стоял Герберт, для которого я был лучшим другом, когда ему пришлось выбирать между Элизабет Гацфельдт и отцом. Он стоял напряженный и холодный, поглощенный войной за отца… Никогда я еще не чувствовал действие яда политики так сильно, как тогда в этом доме…»132
12. Заключение. Наследие Бисмарка: кровь и ирония
Кровь и железо:
Великие проблемы нашего времени решаются не речами и резолюциями большинства – это были колоссальные ошибки 1848 и 1849 годов – а кровью и железом.
