Леонид Млечин - Брежнев
– Чего вы так держитесь за свое кресло? Вам уже под семьдесят. Месяцем раньше уйдете, месяцем позже – какая разница?
Наступила пауза. Потом, сжав ручки кресла, тот сказал:
– Да я буду сражаться не только за год или месяц в этом кресле, а за день или даже час!
Через несколько лет Мозговой понял, почему никто из аппаратчиков по собственной воле не уходит на пенсию. Как только самого Мозгового лишили должности, то сразу же отключили все телефоны – дома и на даче. Он связался с заместителем председателя республиканского комитета госбезопасности, с которым по пятницам ходил в сауну, возмутился:
– Да как же так? Это же форменное хулиганство!
Тот философски ответил:
– Ты же знаешь, таков порядок, это не мной придумано.
Служебную дачу после ухода с должности просили освободить в трехдневный срок. Галина Николаевна Смирнова, жена Леонида Смирнова, который долгие годы был заместителем председателя Совета министров по военно-промышленному комплексу, не выдержала этого унижения и в этот трехдневный срок умерла от инфаркта. Заместителям председателя правительства полагались двухэтажные хорошо обставленные дачи со всеми удобствами и с обслуживающим персоналом…
Рабочий день генерального секретаря сократился до минимума.
Заседания политбюро Брежнев вел по шпаргалке, сбивался, путая вопросы. Картина была грустная.
«Последние два-три года до кончины он фактически пребывал в нерабочем состоянии, – писал Громыко в своих мемуарах. – Появлялся на несколько часов в кремлевском кабинете, но рассматривать назревшие вопросы не мог. Лишь по телефону обзванивал некоторых товарищей…
Состояние его было таким, что даже формальное заседание политбюро с серьезным рассмотрением поставленных в повестке дня проблем было для него уже затруднительным, а то и вовсе не под силу».
На заседаниях политбюро справа от генерального сидели: Суслов, Кириленко, Пельше, Соломенцев, Пономарев, Демичев, а слева – Косыгин, Гришин, Громыко, Андропов, Устинов, Черненко, Горбачев.
Если Леонид Ильич начинал советоваться с Сусловым, то на другом конце стола не слышали ни слова.
Черненко подходил к Брежневу, подкладывал ему бумаги, подсказывал:
– Это надо зачитать… Это уже решили.
Заседания становились всё более короткими. Обсуждение исключалось. Черненко заранее договаривался, чтобы не обременять генерального секретаря. Брежнев зачитывал предложение, присутствующие говорили:
– Всё ясно. Согласимся с мнением Леонида Ильича…
И решение принималось.
Брежнев не зря держал возле себя Черненко, которому мог абсолютно доверять. Леонид Ильич не в состоянии был разобраться в том, что подписывал. Именно Черненко следил за тем, чтобы обезопасить шефа от ошибок и глупостей. Брежнев подписывал только то, что приносил Черненко.
Чем хуже чувствовал себя Леонид Ильич, чем меньше ему хотелось заниматься делами, тем важнее становилась роль Черненко. Для Брежнева он стал чуть ли не единственным каналом связи с внешним миром.
Константин Устинович информировал Леонида Ильича о происходящем в мире. Он готовил и приносил Брежневу проекты всех решений, которые предстояло принять политбюро, в том числе по кадрам. Поначалу Константин Устинович осмеливался только давать советы, а в последние годы фактически часто принимал решения за Брежнева. К тому времени Черненко сам стал полноправным членом политбюро. Только Константин Устинович имел возможность по нескольку раз в день встречаться с генеральным секретарем.
Галина Дорошина привозила от Черненко документы и показывала Брежневу, где ему следует подписаться.
«Как-то в Завидове Брежнев сказал о себе: „Я – царь“, – вспоминал Афанасьев. – Но царем уже тогда его ни в народе, ни в партии даже с улыбкой не называли. Ближайшее окружение пыталось создать культ, безудержно изощряясь в лести. В верноподданничестве всех превзошли южане – Грузия, Азербайджан, среднеазиатские партийные лидеры…
И все-таки мне кажется, что культа Брежнева не было. Это было только подобие культа. И в стране, и в партии относились к нему с незлой усмешкой, снисходительно, с сочувствием и жалостью. Все прекрасно знали, что он тяжело болен, никем и ничем не управляет. В Москве парадом командовало всесильное трио – Суслов, Громыко, Устинов».
Такого же мнения придерживался Валентин Фалин, который увидел его в 1978 году после большого перерыва:
«Перемены к худшему бросались в глаза. Чаще всего он пребывал во взвинченном состоянии, и сопровождающие лица, включая Громыко, старались не попадаться ему на глаза. Не по летам старый человек, числившийся лидером великой державы, отдавался в общество телохранителей и обслуги.
Перечить ему по медицинским соображениям не полагалось. Все дела обделывались за спиной генерального. Оставалось поймать момент, чтобы заручиться его формальным «добро». Подступало время какого-то мероприятия, остатками воли Брежнев взнуздывал себя, читал заготовленные Александровым и Блатовым бумажки…»
Фалин устал от работы послом. Брежнев пошел ему навстречу, вернул в Москву и определил в аппарат ЦК, в отдел внешнеполитической пропаганды:
«Наш отдел выходил на Брежнева. Но генеральный, визируя бумаги, ничего уже не решал. Чем больше бумаг ему подсовывалось, тем меньше он сознавал, что за этими бумагами…
Повторю во избежание недоразумений: в идиотию Брежнев до конца дней своих не впадал, памяти не утратил, иногда даже припекал подхалимов. Посещая в 1978 году музей 18-йармии в Баку – она держала оборону на Малой Земле под Новороссийском, – раздраженно буркнул мне:
– Если судить по экспозиции, 18-я решала судьбу войны».
Вадим Печенев из отдела пропаганды был свидетелем того, как в январе 1981 года во время ужина все, кто работал над очередным текстом для генерального, вместе с ним смотрели программу «Время». Леонид Ильич, слушая новости, вдруг проворчал:
– Опять всё Брежнев, Брежнев, Брежнев… Неужели не надоело?…
Леонид Ильич действительно устранился от всех текущих дел, не хотел и не мог ими заниматься. Но он оставался хозяином, и по-прежнему никто не смел ему перечить. Главные рычаги управления, кадровые, оставались в его руках. В этой сфере без него и за его спиной ничего не делалось.
Когда в ноябре 1978 года Михаила Сергеевича Горбачева сделали секретарем ЦК по сельскому хозяйству – вместо умершего Федора Кулакова – Черненко доверительно сказал ему:
– Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне, лоялен по отношению к нему. Он это ценит.
На следующий день после избрания Горбачев пришел к Брежневу. Тот практически не реагировал на беседу. Произнес только одну фразу:
