Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Почему все каналы скрыли от своих зрителей острую и справедливую критику в адрес ТВ, настойчиво звучавшую из самых разных уст во время всей встречи, догадаться нетрудно. Удивляет и тревожит, особенно в преддверии 2008 года, другое: почему СМИ единодушно замолчали долгожданные, концептуально значимые слова В. Путина о созидании русского мира, о важнейшей роли культуры в российском обществе? Если это — информационная политика, то чья? И почему в угоду этой политике утаиваются от граждан принципиальные высказывания президента нашей страны? Не знаю, какой исторический шанс упустила творческая интеллигенция, но вот наши журналисты, кажется, бесповоротно упускают свой исторический шанс — научиться говорить людям правду!»

7 декабря, четверг. Володя Бондаренко вчера дал мне последний номер «Дня литературы». Я уже довольно давно потерял к газете интерес, но тут внимание привлекла статья «Игорь Дедков как феномен» со знакомым для меня именем. Это тот же Юрий Павлов, что довольно гнусно и, наверняка не без некой наводки, написал о «Марбурге» в «Литературной России». На этот раз, как мне показалось, замечательная и огромная статья. У меня всегда было смутное ощущение, что Игорь Дедков все же не так прост по своим привязанностям и литературным вкусам, каким он может показаться. И дело здесь не в медленной трансформации убеждений, а в неком духовном и органичном для него параллелизме. Когда он у него возник? Я и себя, пожалуй, в этом мог бы упрекнуть. Много лет назад мне показалось это, когда я был у него в доме, еще в Костроме. Ощущение настороженной сдержанности, постоянного испытания собеседника. Наши весьма общие разговоры никогда не уплывали очень далеко. Но у него на столе я увидел несколько писем — в глаза бросились, естественно, только конверты — от людей, с которыми он как бы, судя по разговорам и умолчаниям, не должен был бы переписываться. Многое здесь замыкалось и на проклятом национальном вопросе, о котором впрямую мы с ним никогда не говорили. Все это утонуло в воспоминаниях, а потом мне вдруг, уже много после его смерти, попались в руки его дневники, изданные отдельной книгой. Дневник его я всегда читал и в «Новом мире», и всегда понимал объем и масштаб личности Игоря. Чего там говорить, человек был очень крупный. Но, видимо, тоже был надломлен лагерями и группами. Всем надо было в свое врем выбирать, с кем идем дальше, но были люди очень осторожные и задумывающиеся больше о своей складывающейся репутации, нежели о своем исконном чувстве.

Листая словник в огромном томе «Дневник 1953–1994» я встретил и свою фамилию. Я тоже мастер писать дневники и тоже мастер придавать отдельным эпизодам свое толкование. Об одном из эпизодов этого дневника Дедкова я, наверное, уже писал. Тогда прочитав этот текст у Дедкова, я так расстроился, что дальше через небольшую цепочку страниц, помеченных моей фамилией, не пошел. А может быть, и не писал, а только подумал написать? Но так саднит на сердце, что, если даже и не писал, то изживу этот эпизод вовсе, напишу еще раз. Сначала, так сказать, «разбираемый текст». Игорь Дедков, стр. 239. В известной мере эпизод этот Дедковым записан со слов моего покойного замечательного товарища и замечательного, редкой души и сердца человека — Виктора Бочкова. Я дружил с ним с юности и до его смерти, хотя виделись редко. Витя жил в Костроме, но и там мы встречались не раз.

«Виктор, — пишет Дедков, — вернулся из Нижнего Тагила, куда ездил по командировке от Грибова: смотрел музеи и старину. Рассказывает, что с едой там хуже, чем у нас. Даже сыра там нет. В Перми, куда Витя заезжал к приятелю, — то же самое. Не знаю, много ли толку от этих путешествий; сидел бы на месте и работал. В Москве (он) разговаривал со своим однокурсником Сергеем Есиным (ныне редактор литературных программ Центрального радио и сочинитель повестей; когда-то нас с ним знакомил Игорь Саркисян, и они вместе нагрянули как-то раз в Кострому) по телефону, стараясь как-то помочь Олегу Мраморнову, «щелыковцу» устроиться к Есину на работу. Есин разговаривал с Виктором очень дружески, а насчет Мраморнова попросил ответить на несколько вопросов. Среди вопросов были такие: еврей Мраморнов или не еврей? не еврейка ли его жена? И как он Мраморнов относится к евреям?»

Не стану размышлять, почему Витя Бочков, среди нескольких вопросов зафиксировался именно на этих, или почему Игорь Дедков из нескольких вопросов и ответов решил в свой дневник внести именно вопросы о евреях? Но дело в том, что я хорошо помню, этот разговор действительно состоялся и подобные вопросы, кроме последнего вопроса, как некто относится к евреям, прозвучали. Но тогда же я Виктору объяснил, почему я об этом спрашиваю.

В то время я работал не просто редактором литературных программ, а Главным редактором Главной редакции литературно — драматического вещания, т. е. начальником главка в большом идеологическом министерстве. Практически я отвечал за все вещание на Советский Союз, связанное с поэзией, прозой, театром. Это было огромное количество передач и новых и старых и большое количество людей, для которых я был начальником. Мои вопросы в разговоре с Витей Бочковым о совершенно неизвестном мне Мраморнове были вызваны двумя обстоятельствами. Первое: существовал в этом министерстве огромный отдел кадров, который внимательно отслеживал все параметры кадровой политики. Говоря сегодняшним языком, отдел кадров внимательно следил, чтобы на большом базаре торговали не только перекупщики, но и свои «фермеры». Пропускал и писал необходимые бумаги именно этот отдел кадров, понятно, что отдел в подобном учреждении был тесно связан с другими учреждениями. Второе, что было бы необходимо отметить, это большое число, как говорится, людей еврейской национальности, которые работали в Литературном вещании. Начиная с главного режиссера редакции, которым был отец нынешних братьев Верников — я знаю этих мальцов почти с младенчества — Эмиля Григорьевича Верника. Коротко говоря, Литературное вещание давно и безнадежно превысило все квоты по евреям, которые могли подразумеваться при раскладе по представителям разных национальностей, населяющих даже не СССР и Россию, а просто Москву. Вопрос был вызван чистой прагматикой — ни одного еврея в мою главную редакцию, даже если я головой бы стукался о стенку, никто бы никогда не взял. Но интеллигенция понимает только свои обстоятельства.

Но вернусь к статье Юрия Павлова, с которой я начал. Она открывается такой посылкой «Согласно устойчивому мифу, Игорь Дедков в литературной борьбе 60-80-х годов занимал независимую нейтральную позицию». Павлов приводит свидетельство нескольких мифотворцев, один из которых С.Чупринин, другой его жена Тамара. (Вот уж идеальная писательская жена, достаточно взглянуть на корпус дневников писателя, тщательно ею отредактированного, вычитанного, набранного на компьютере и откомментированного — комментарии прекрасные, хотя есть и неточности). Дальше Павлов пишет о тяготении молодого Дедкова к либеральным взглядам, хотя «в записях Игоря Александровича начала 60-х годов упоминания о литературной борьбе отсутствуют, что естественно, ибо она — полноценная — начинается со второй половины этого десятилетия, с возникновения русской партии». Заметим это. Дальше Павлов говорит и доказывает с текстами, что «независимая и нейтральная позиция» Дедкова понятие условное. Я пропускаю здесь ряд приводимых критиком, разбирающем некоторые работы И.Дедкова, примеров. Они, показываютх специфику его «независимой» оптики. Выхватываю цитату, которая корреспондируется с моей обидой. «Примерно на таком уровне многократно говорит И.Дедков и об антисемитизме в жизни (до этого и в литературе, в частности, упрекая в этом В.Катаева — С.Е.). Он приписывает реальным и мнимым представителям «русской партии» выяснение состава крови, еврейской примеси в ней в частности (17.о6. 1979) приписывает то, чем в реальности занимались многие из противников «правых»»…