Павел Яковенко - Харами

На местного горца наехали с такой силой, что он, уже видимо видя себя за решеткой, выскочил из командирского кунга Дагестанова и рванул прочь от военных с такой скоростью, как будто за ним гналась толпа разъяренных кредиторов. Сам же Садыгов дал в воздух очередь из автомата, и счел на этом инцидент исчерпанным. Действительно, больше несчастного частного собственника увидеть у нас никому не довелось, а сгоревшее здание каждый раз напоминало мне, что на войне можно все. По крайней мере, списать.

МТЛБ лишь слегка притормозил, и я прыгнул вниз почти на ходу, так что приземлился неудачно — резкая боль пронзила пятки. Но я слегка попрыгал на месте, все успокоилось, и я огляделся по сторонам. Один. Никого. Никто не видит, никто не посмотрит с подозрением — почему ничего не делаешь? Есть время пройтись для поднятия тонуса… И вообще, ад — это комната, из которой нельзя уйти, в которой нельзя остаться одному, и в которой постоянно горит электрический свет. Так сказал кто-то из великих.

И я могу подписаться под его словами. Иногда очень хочется просто побыть одному. И если это можно сделать где-то на природе, то это вообще здорово. Толпой на природе гулять не рекомендуется, толпой рекомендуется водку пить.

Короче, когда вонючая машина угромыхала за поворот, я передернул затвор — на всякий случай — потрогал гранаты — с той же целью — и насвистывая легенду русского рока, не торопясь зашагал к шевцовской базе. Ошибиться в направлении было нельзя — грязная разбитая колея вела только в одном направлении. Я шел по обочине, периодически поднимая голову в серое набухшее дождем небо, и думал — пойдет все-таки сегодня дождь или нет. Честно говоря, грязь меня уже почти доконала. Сырость — извела. А постоянное желание пожрать вообще было чем-то ранее незнакомым. Но, правда, пока вполне терпимым.

Дорога шла по низине, справа и слева меня скрывали от посторонних глаз пологие склоны, заросшие густой травой. Правда, и я сам тоже ничего не видел. Поэтому я прибавил шагу, и через несколько минут вышел на открытое место — в тыл швецовской батарее. Я остановился и в изумлении присвистнул.

Хитрый Швецов сумел построить целый блиндаж. Бревна привезли на Харами совсем недавно, но если у нас даже под «чутким» руководством капитана Скруджа «египтяне» никак не могли соорудить что-то приличное, то здесь уже все было на мази.

Добило меня то, что из трубы подземного сооружения струился легкий дымок. На самой позиции никого не было. И я, совершенно ни кем не замечаемый, подошел поближе.

Блиндаж был вырыт в склоне, а это значительно облегчило труд. Кроме того, присмотревшись повнимательнее, я сообразил, что не вижу ни одного вывернутого камня. Зато вокруг меня были насыпаны целые курганы из глины. Заглянув на дно одного из окопов, я обнаружил на дне выступившую воду. Именно выступившую, а не попавшую туда за период дождей. Уж в этом-то я разбирался, простите, не в городе вырос.

— Ну да, — сказал я тихо сам себе, — когда копаешь мягкую землю, пусть даже это мокрая глина, то все же это не сравнить с нашими каменоломнями. Ну да, все правильно.

Я бросил взгляд на свою позицию. Она была намного выше, чем точка Швецова, и ее просто не было видно, из-за окутавшего вершину горы тумана.

— Нет, — сказал я, — мне больше нравится быть выше. Не хочу торчать где-то на дне, и чтобы кто-то смотрел на меня сверху вниз.

Мое исследование позиции наконец-то привлекло чье-то внимание. Дверца блиндажа приоткрылась, и оттуда выглянула любопытная востроносая мордочка с безобидными голубыми глазами. Я изумился.

— Вы кто? — спросил меня обладатель острого носа. Он меня не знал. Впрочем, я его тоже раньше что-то не видел.

— Я к старшему лейтенанту Швецову, боец. А вообще-то я ваш КВУ должен меня в лицо знать, товарищ.

Дверца захлопнулась, послышались чертыхания, и через пару минут вылез сам Дима: небритый, помятый, но с неизменной ехидной улыбочкой. Он выставил голубоглазое чудо впереди себя. Чудо держало в руках треногу, а за спиной висел прибор.

— Вот ваш теперь Попов, — сказал Швецов, — забирай его вместе с ПНВ, и дуйте обратно.

Собственно говоря, надолго зависнуть у комбата я и не надеялся. Все-таки я его неплохо изучил. Но уж на десять минут-то погреться мог и впустить, жлоб этакий. Ни фига…

— Вообще-то, — сказал я со значением, — мне еще Пятницкий нужен, по личному делу.

Швецов хмыкнул, но бросил через плечо:

— Пятницкий на выход!

Через несколько минут я увидел заспанную и недовольную физиономию товарища Пятницкого. Он был явно раздосадован пробуждением, а потому взгляд, который кинул на меня, был хмур и неприветлив. Я усмехнулся. Плевать, как он на меня смотрит, пусть вернет мое добро, и думает обо мне все, что ему заблагорассудится.

— Где мой вещмешок, дружище?

— Не знаю. Я его отдал Солохе еще в день приезда.

У меня подкосились ноги. Так значит все это время мои родные вещички находились прямо у меня под боком! А я и не знал! А с другой стороны говоря, что-то не наблюдал я их, хотя мы и брезент с Солохи сняли и вообще там часто лазали. Ну ладно, во всяком случае у меня появилась зацепка. Уж у Солохина то я выясню, куда делась моя водка, мои банки с тушенкой и мыльно — рыльные принадлежности.

— Ладно, — сказал я вслух, — давай сюда вашего ночного снайпера и мы пойдем.

Голубоглазый выступил вперед и улыбнулся доброй швейковской улыбкой:

— Ну так идти прикажите?

— Идем, идем.

Строго говоря, можно было бы заглянуть на блок к Хакимову, но вся их гоп-компания меня не слишком вдохновляла. По крайней мере Бандеру я предпочел бы не видеть никогда, после одной неприятной истории с вещевым имуществом. Ну да бог ему судья, а нам пора домой.

— Как тебя зовут, воин Красной Армии?

Солдат подобрался, и вытянув руки по швам, представился:

— Евгений Попов, дальневосточник.

Это возбудило во мне нехорошие подозрения и я недобро спросил:

— А может, ты еще и сержант?

— Ага, — радостно кивнул мне Попов и осклабился, как будто сказал что-то приятное.

Ничего тут приятного не было. Там, в Хабаровске, их всех скопом загнали в артиллерийскую учебку, где они благополучно занимались парково-хозяйственной деятельностью до переброски на Северный Кавказ.

Само собой, никто градацией кадров не занимался, психологические свойства личности не изучал, и кому, спрашивается, это вообще когда-то бывает нужно? Итог можно было предсказать заранее. Печальный итог.

По прибытии к нам толпа так называемых «сержантов» быстро расслоилась. Наиболее активная и агрессивная часть заняла свою экологическую нишу, в основном паразитируя на своих менее пассионарных земляках, а другая часть та самая, непассионарная, попала под двойной гнет: собственных «пассионариев» и представителей местного населения, включая и ростовчан, и кубанцев. Ну, если сказать проще, то рядовые, вроде Солохи, строили и гоняли целую толпу таких «сержантов», как этот Попов. Происходила не просто так называемая дедовщина, крепко разбавленная землячеством, но и полная дискредитация табеля о рангах.