Владимир Юрков - 5. Командировки в Минск 1982-1985 гг.

15 Сейчас я стар, но все так же мало разбираюсь в жизни.

Я наслаждался красотою Белорусской земли. Особенно меня восхищали их хутора, как мне казалось, затерянные на широких просторах полей. Вот смеркается за окном — синева заливает пейзаж, понемногу расплываются контуры деревьев, пригорков, лесов… и вдруг… маленький теплый одинокий огонек на иссиня-черном фоне! Там — жизнь! Кто-то ужинает, а может быть готовится ко сну или собирает инструмент для завтрашней работы. Кто его знает — может быть даже собирается идти по этой бескрайней темноте на ночной клев, чтобы не остаться назавтра без обеда. Сплошные догадки… Верно только одно: там — жизнь, там — люди! И, не знаю, как у других, а у меня, при взгляде на подобную картину, всегда возникало какое-то щемящее чувство одиночества. Сосало под ложечкой так, как будто бы я остался один-одинешенек на этой огромной планете и никогда, никогда не увижу своих соплеменников.

Но, с другой стороны, меня охватывало и теплое чувство дома, куда ты приходишь после долгой дороги. Радость встречи, запах обеда, тепло очага — все это проносилось в моей душе, когда я рассматривал маленький, мерцающий в окошке огонек. Наверное такое же чувство должен испытывать умирающий, когда он возвращается в природу, из которой он вышел став индивидуумом.

Поезд неожиданно сбросил ход. Кто его знает почему. Такое редко случалось с поездами Минск-Москва. Мне кажется, что Бог или Провидение (кому как нравится) сделал это для того, чтобы я мог рассмотреть интересную сцену.

За окнами холодало и на поля ложился туман. На возвышениях, где дул ветерок, его еще не было, а в ложбинках-низинках уже сформировался достаточно плотный "молочный" слой. Поезд неспешно вышел на дугообразный участок в насыпи, под которой раскинулось большое, до самого горизонта, поле. Насыпь была достаточно высокая, а дуга — протяженная, что создавало впечатление будто бы я нахожусь в римском амфитеатре гигантских размеров, а то, что я вижу в окно — сцена.

Приглядевшись, в сгущающихся сумерках, я заметил подводу с крестьянином или крестьянами, резво спускающуюся с холма в левой стороне "сцены". А правее, практически у самой железнодорожной насыпи — дерево и нечто рядом с ним. Что-то такое небольшое и темное, меняя формы, копошилось возле дерева. Я никак не мог распознать что же это такое, и даже, сняв очки, протер глаза, чтобы лучше видеть, но и это не помогло. Тогда я прижался лицом к вагонному стеклу, загородившись руками справа и слева от света. И тогда я увидел и понял…

что это жеребенок, наполовину скрытый севшим на землю туманом. Туман доставал ему до середины туловища, поэтому мне видны были только голова и хвост, которыми он беспрерывно вертел и поминутно дрыгал, то задними, то передними ногами так, как будто бы пытался сорваться с привязи, при этом дико крутя головой, подобно тому, как это делают люди, когда они чего-то не понимают.

Поезд подвозил меня все ближе и ближе к нему и, глядя на подводу, которая, к тому времени, уже спустилась с холма в долину и сама частично стала пропадать в тумане, я понял, что это хозяева жеребенка. Но не от радости встречи с ними он так прыгал и вертелся! Ведь он смотрел не в их сторону, а на свои ноги!

О, боже! Он первый раз видит туман и не может понять, что это такое! Куда исчезли копыта? Ведь еще совсем недавно он их видел! Видел и траву на земле. А теперь невесомое молоко скрыло, и то, и другое. А вдруг ноги исчезнут навсегда? Он взбрыкивает ими — они появляются! Но, опустившись в туман, снова пропадают. Удивительно, непонятно и очень страшно. Жеребенок явно очень боялся расстаться с ногами, поэтому дрыгал и дрыгал, то передними, то задними ногами, каждый раз убеждаясь в том, что туман только прячет, но не отнимает.

Поезд объезжал вокруг жеребенка, а он все не прекращал своей борьбы с туманом, утопая в нем все глубже и глубже. Отъехав уже на значительное расстояние, я с трудом смог заметить как к нему подъезжает подвода, а он дико вертит головой, потому что туман полностью скрыл его, оставив виднеться одну голову и гриву…

Очень интересное наблюдение!

И вот уже почти тридцать лет, когда мне хочется подумать о чем-нибудь приятном, прогнать внезапно нахлынувшую грусть, я всегда вспоминаю поезд, поздний вечер, туман и жеребенка в тумане.

Не хочешь быть отцом — станешь мертвецом

Несколько раз мне приходилось возвращаться из Минска "на перекладных", то есть, или на электричках, или на первых попавшихся под руку проездах, вне зависимости от того, куда они идут — лишь бы подобраться поближе к Москве, в надежде пересесть еще на какой-либо поезд и, таким образом, рано или поздно дотащиться до дома.

В советское время вся страна куда-нибудь ехала. Билеты на поезда распродавались на месяц-другой вперед, а в наличии оставались какие-то крохи, которые при счастливом стечении обстоятельств, можно было купить. Но на поезда прямого сообщения с Москвой билетов почти никогда не было. Если ты не купил обратный билет заранее, то точно возвращаться приходилось на перекладных. Отсутствие билетов отчасти было вызвано тем, что партийная номенклатура бронировало половину поезда под своих чиновников.

Например, когда в конце 80-х годов я смог доставать билеты через ОблГАИ, то оказалось, что в каждом вагоне ЦЕЛОЕ купе бронировалось для сотрудников милиции16. Но в Москву хотели все, поэтому места в поезде бронировались даже для Министерства Народного Образования. В общем, чинушей много, а поезд — один, всего-то 700–800 мест. Оставшиеся места раскупались "мешочниками" или, как их тогда еще называли, "колбасниками" — спекулянтами, покупающими дефицитные товары в Москве (в основном продукты) и перепродающими их в провинции. Тогда подобная спекуляция приносила фантастическую прибыль17. Поэтому у них были связи и в билетных кассах, а у многих и выше18.

16 Проехав раз пятьдесят милицейской бронью, я всего два раза встретил милиционеров. Остальные мои попутчики были такими же как я — родственниками, или знакомыми, или знакомыми знакомых работников милиции.

17 По своему опыту — Бородинский хлеб, стоимостью 18 копеек, я продавал до рубля!!! Кофточку за 48 рублей по 140–160, зонтик "Три слона" за 21 рубль в районе 70-100 в зависимости от состоятельности покупателя. Сейчас это кажется фантастикой — но это — было! Так что некоторым ужасы советской действительности оборачивались в баснословную прибыль.

18 Если кто еще помнит этих плохоодетых темных личностей, осаждавших московские магазины и стоящих в десятке очередей одновременно, то ему может показаться странным тот факт, что у них могли быть какие-то связи. Естественно — это были всего лишь исполнители. Сами спекулянты сидели по домам и организовывали работу. Точно так же как мы после СССР работали с "челноками".