Борис Барков - Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

— Чего же ты, — сказал ему Ермолов, — высунь язык да побрейся!

Увидав министра народного просвещения Авраама Сергеевича Норова, шедшего с какой-то дамой, Меншиков сказал:

— Коней с норовом я видывал много раз, но даму с норовом вижу первый раз в жизни.

Однажды морской министр николаевской России Ментиков спросил у Чаадаева:

— Разве вы меня не узнаете, Петр Яковлевич? Теперь я морской министр, — гордо сказал Ментиков.

— Вы?! Боже… Да ведь вы и маленькую лодку утопите, если вздумаете ею управлять! — изумился Чаадаев.

Однажды на гауптвахту посадили двух офицеров. Одного из них начальник караула, по-приятельски, отпустил погулять, а другой, озлобленный этим, написал донос.

Провинившихся офицеров отдали под суд. Николай I приказал гвардейцев перевести в армию, а доносчику выдать денежную награду, но внести в его формулярный список, почему именно им эта награда получена.

Однажды на маневрах император Николай I что-то скомандовал, но его команда не была исполнена как следует, и в строю произошла видимая путаница. Государь тотчас подозвал командовавшего той частью, где произошел беспорядок, и потребовал объяснений. Оказалось, что генерал не расслышал слов команды.

— Мой голос слышит вся Европа, а мои собственные генералы его не слышат! Стыдно, генерал! — сказал император Николай Павлович.

Брат императора Николая I Михаил Павлович любил острить. Однажды, когда он в присутствии Петра Андреевича Каратыгина отпустил какую-то шутку, Николай Павлович сказал, обращаясь к знаменитому актеру:

— Смотри-ка, Каратыгин, брат мой у тебя хлеб отбивает.

— Лишь бы соль не отбил, ваше величество, — нашелся Каратыгин.

— За что многие не любят тебя? — кто-то спрашивал государственного деятеля графа Павла Дмитриевича Киселева.

— За что же всем любить меня, — отвечал он, — ведь я не золотой империал.

В обществе упрекали Николая Васильевича Гоголя за то, что он, сочиняя свои произведения, наполняет их грязью самой подлой и гнусной действительности.

— Может быть, я и виноват, — отвечал Гоголь, — но что же мне делать, когда я как нарочно натыкаюсь на картины, которые еще хуже моих. Вот хотя бы и вчера, иду в церковь. Женщин много, все одеты, будто в дорогу собираются: бегают, хлопочут. Посреди залы — столик, покрытый чистой белой салфеткой, на нем икона и свечи горят. Что бы это могло значить?

У самого крылечка встречаю пономаря, который уже повернул в бордель.

— Любезный, — спрашиваю, — что это у них сегодня?

— Молебен, — спокойно отвечал пономарь, — едут в Нижний на ярмарку. Так надо же отслужить молебен, чтобы Господь благословил и делу успех послал.

Как-то в трактире Гоголю подали котлетку, жаренную на прованском масле и совершенно холодную. Гоголь выразил неудовольствие. Лакей преспокойно тронул котлетку грязной рукой и сказал:

— Нет, она тепленькая. Пощупайте ее!

Раз знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов шел по Невскому, что было редкость, и встретил императора Николая I, который, увидя его издали, закричал:

— Ба-ба-ба, Иван Андреевич, что за чудеса? Встречаю тебя на Невском! Куда идешь?

Крылов что-то пробормотал. Государь ему сказал:

— Что же это, Крылов, мы так давно с тобою не видались?

— Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся.

Крылов в быту отличался двумя чертами — полным безразличием к тому, как выглядит, и крайне трепетной заботой о своем желудке.

Однажды он собрался на придворный маскарад и спрашивал совета у придворного Оленина: что надеть?

— Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает! — последовал разумный ответ.

Однажды приглашен был Крылов на обед к императрице Марии Федоровне в Павловск. Гостей за столом было немного. Придворный и известный поэт Жуковский сидел возле него. Крылов не отказывался ни от одного блюда.

— Да откажись хоть один раз, Иван Андреевич, — шепнул ему Жуковский. — Дай императрице возможность попотчевать тебя.

— Ну как не попотчует! — отвечал он и продолжал накладывать себе на тарелку.

Вскоре после выпуска из Царскосельского лицея знакомый по лицею встретил Пушкина, который, увидав на нем лицейский мундир, подошел и спросил:

— Вы, верно, только что выпущены из лицея?

— Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, — ответил знакомый. — А позвольте спросить вас, где вы теперь служите?

— Я числюсь по России, — был ответ Пушкина.

Находясь в веселом настроении духа, Пушкин начал рассказывать одной рябой и жеманной даме довольно игривый анекдот. Барыня обиделась и с укоризной заметила:

— А у вас, Александр Сергеевич, верно, двоит в глазах?

— Нет, сударыня, — с поклоном ответил Пушкин, — в глазах у меня рябит!

Пушкин приехал звать писательницу Надежду Андреевну Дурову к себе обедать.

— Из уважения к вашим провинциальным обычаям, — сказал он, усмехаясь, — мы будем обедать в пять часов.

— В пять часов?.. — удивилась она. — В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?

— В седьмом, осьмом, иногда и в девятом… — ответил поэт.

Литератор Наркиз Иванович Тарасенко-Отрешков вспоминал, как Пушкин однажды говорил ему, что терпеть не может, когда просят у него не на водку, а на чай. Наркиз Иванович демагогически возразил, что распространяющийся в низших сословиях народа обычай пить чай благодетелен для нравственности и что этому нельзя не радоваться.

— Но пить чай, — возразил Пушкин с живостью, — не русский обычай!

И уж тут-то возразить было нечем.

Свои письма к приятельницам в село Тригорское Пушкин подписывал: «Ваш яблочный пирог».

Кто-то, желая смутить Пушкина, спросил его:

— Какое сходство между мной и солнцем?

Поэт быстро нашелся:

— Ни на вас, ни на солнце нельзя взглянуть не поморщившись.

Пушкин говорил про Николая I:

— Хорош-хорош, а на тридцать лет дураков наготовил.

Однажды в доме композитора Михаила Ивановича Глинки собрались друзья и на трех роялях, которые стояли у композитора в зале, все вместе принялись играть произведения Бетховена. Надо сказать, что все они, хотя и любили музыку Бетховена, были дилетантами.