Рольф Бейер - Царь Соломон

Священные войны были жестокими. Но удивительным образом как раз в концепции священной войны был заложен потенциал мирной власти. Уже завоевание Иерихона указывает на эту концепцию. Если войны являются священными, то военным действиям людей уже не приписывается решающей роли, они скорее обрекают людей на бездействие.

Наглядный пример этому мы находим в последующей истории. Он неразрывно связан с именем пророка Исаии. Тогда североизраильские ефремитяне создали военную коалицию с сирийцами против Иерусалима (733 до н. э.). Ахаз, царь Иерусалима, предпринимает оборонительные меры. Однако Исаия выходит ему навстречу и говорит: «Наблюдай и будь спокоен; не страшись я да не унывает сердце твое» (Исаия 7.4).

Яхве будет вести войну для Иерусалима; царь и народ должны бездействовать.

Теперь мы уже можем лучше понять мирное царство Соломона. Он, кажется, придерживается традиций, которые берут свое начало в мирной истории Древного Израиля, тех мирных традиций овладения землями, о которых мы уже подробно говорили. Поэтому он и устраивает торжество в Гаваоне, где был заключен мирный союз между Израилем и местными хананеями. Более того, Соломон придерживается той традиционной линии в священной войне, которая обязывала людей воздерживаться от войн. Итак, Соломон понял уроки Иерихона и стал провозвестником пророческой идеи мира, которая должна была найти великолепное воплощение в Исаии.

Только теперь становится понятно, почему Соломон смог порвать с древневосточной идеологией войны, которая означала «триумф над врагом». Творчески развивая скрытые «пацифистские» черты священной войны, он создает свое царство мира. Еще больше: в Гаваоне ему является Бог, который снял с себя воинствующие качества. Гаваонский Яхве, бог Соломона, уже не бог войны, который безжалостно «приносит в жертву» пленных. Бог Соломона меняет свой жуткий облик, и приходит озарение в виде божественного опыта, в основе которого лежат мир и справедливость, опыта, который в своей чистоте и ясности является единственным в своем роде. Только в Гаваоне Соломону, очевидно, открылось, что же есть мир, только начиная с Гаваона рушится обязательность кровной мести, которая делает его мстителем и братоубийцей. Лишь в Гаваоне Соломон становится свободен от своего отца; он не ведет больше войн, как тот, и превращается в мирного царя.

Так и остается Соломон блестящей личностью в древневосточной и израильской истории. Прорыв к царству мира не несет ничего ничтожного или идеализированного. И все же нам известно, в каких зловещих и жестоких глубинах пришлось побывать братоубийце и кровному мстителю Соломону, прежде чем начался прорыв к идее мира.

К сожалению, прорыв к идее мира в Гаваоне до сих пор еще не был оценен по достоинству. Ограничивали все просьбой Соломона о мудрости вершить суд, следы которой мы показываем читателю на примере одной истории, относящейся к гаваонским событиям.

Речь идет об особенно трудном случае выявления правды, когда не существует свидетелей. Две женщины, которых, что примечательно, представляют блудницами, оспаривают материнство одного и того же ребенка, так как обе одновременно разрешились от бремени. После того как один ребенок умер, обе женщины претендуют на оставшегося: «Мой сын живой, а твой сын мертвый», утверждают обе (3 Царств 3.22). Тогда Соломон велит принести меч, чтобы разрубить напополам оставшегося в живых ребенка. Каждая получит половину. Тогда женщина, сын которой был жив, сказала царю, так как ее материнское сердце запылало любовью к сыну: «О, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его». А другая говорила: «Пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите». И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте; она — его мать» (3 Царств 3.26).

Соломоново решение стало притчей во языцех. Но оно не единственное. Исследователь Гуго Грессман опубликовал в 1907 году работу, в которой он смог указать на 22 аналогичных решения. Часто находятся судебные дела с таким же или похожим решением: живой ребенок должен быть или разрезан, или разорван. Различается только контекст. Иногда речь идет о ревнивых женах одного и того же мужчины, которые претендуют на материнство, исходя из этого в случае с Соломоном женщин называют блудницами.

Аналогичные случаи имеются исключительно в индийском и восточноазиатском пространстве. Ничего подобного не происходило в соседних с Израилем государствах, включая Египет. Однако надо учесть, что индийские и восточноазиатские параллели намного моложе, чем история с Соломоновым решением. Опираясь на этот факт, можно было бы сделать вывод, что мудрость Соломона как судьи достигла и азиатской территории. Весьма заманчиво, но, разумеется, неверно. В связи с тем, что история является примером судейской мудрости, она могла рассказываться без привязки к определенным месту и действующему лицу.

Особенность заключается не в самом случае и не в решении, а в отношениях. Знаменательна для начала реакция людей, которые «боялись царя» (3 Царств 3.28). Что могло произойти, если бы материнская любовь не победила? Тогда Соломон велел бы убить ребенка и разделить на две части, свершилось бы ужасное преступление, которое, очевидно, могло быть совершено под знаком поиска истины. Больше того, выяснилось бы, что приговор истины жесток. «Summum ius, summa iniuria» («Высшее право — высшая несправедливость») — в эту формулировку древние римляне позже свели отягчающие обстоятельства любого судебного процесса. И блаженный Августин знал, когда говорил: «Каждый судья — это осужденный», положение, в которое попал бы Соломон, если бы истинная мать лишила ребенка жизни. Поэтому неудивительно, что люди, предполагая, что приговор обернется к ним своей страшной стороной, боялись царя.

Следует еще немного задержать внимание на этой страшной альтернативе, чтобы почувствовать другой аспект, который до сих пор ускользал от всех толкователей. Если бы вдруг материнская любовь не победила, Соломон бы убил ребенка. Этот прием разделения человеческого существа связывает Соломоново решение с практикой жертвоприношения в Древнем Израиле. Можно привести многочисленные примеры. Авраам разрубает на части корову, козу и тельца. Едва он засыпает крепким сном, пламя огня проходит между рассеченными животными в знак того завета, который Господь заключает с Авраамом (Бытие 15). Царь Саул велит рассечь на части пару волов и посылает во все пределы Израильские, знак для созыва израильского народного ополчения против врагов — аммонитян (1 Царств И). Итак, рассечение на части соответствует практике принесения жертвы древними. То же самое произошло бы, если бы материнская любовь не победила жестокую мудрость Соломона. В конце концов материнская любовь, которой Соломоново решение устанавливает памятник, в меньшей степени олицетворяет мудрость Соломона, скорее судейский «ум».