Берта Порозовская - Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность

К замечательному прощальному посланию к папе эта книжка была не менее замечательным приложением. Ею реформатор хотел показать папе, какого рода работами он охотнее всего бы занимался, если бы “безбожные льстецы папские” ему не мешали. И действительно, после прежних страстных полемических и обличительных трудов эта книжка особенно поражает своей спокойной задушевностью. Вместе с “Посланием к дворянству” и “Вавилонским пленением церкви” она является одним из главных реформационных произведений Лютера.

Что касается буллы, то Лютер вначале делал вид, что считает ее подложной; но скоро написал против нее сочинение “Против буллы антихриста” и возобновил свою апелляцию к свободному христианскому собору, в котором, по его мнению, должны были заседать не только духовные, но и миряне.

Рядом с ним Гуттен бурно призывал нацию к всеобщему восстанию против римской тирании. Из Эбернбурга, замка Зиккингена, где Гуттен устроил свою собственную типографию, он высылал одно за другим горячие воззвания к императору, князьям, духовенству, ко всем “свободным чадам немецкой земли”. Здесь вышла знаменитая “Булла ревущего Льва” с язвительными примечаниями Гуттена и предисловием к возлюбленным немцам. “Меч папский, – говорилось тут, – повис над головой не одного Лютера, а всего народа; его дело есть дело всей Германии”.

Результаты этой агитации сказались в том приеме, который был оказан булле. Только немногие правительства согласились опубликовать ее, при явном неудовольствии народа. Курфюрст Фридрих наотрез отказался исполнить волю папы, пока не будет доказана виновность Лютера беспристрастными судьями. Ввиду такого настроения народа Лютер решился на неслыханный шаг: 10 декабря 1520 года торжественное шествие из студентов и профессоров, приглашенных реформатором, направилось к Эльстерским воротам Виттенберга, и здесь папская булла, предшественницы которой не раз свергали с престола гордых королей и присуждали к пламени смелых новаторов, была истреблена огнем при восторженных кликах собравшейся толпы. Этим актом разрыв с Римом был оповещен всему миру.

Итак, средство, столько раз успешно практиковавшееся церковью, оказалось недействительным. Проклятие церкви не лишило еретика народных симпатий, и смелость его только возрастала по мере того, как Рим обнаруживал свое бессилие. Оставалось одно – обратиться за помощью к высшей власти в империи.

Но на нее же возлагала свои надежды и партия Лютера. Положение вещей было таково, что Лютер мог писать в ответ на призыв Гуттена к насильственным действиям: “Я не хотел бы, чтобы боролись за Евангелие насилием и убийством. Словом побежден был мир, словом была создана церковь, словом она опять будет восстановлена”.

И в самом деле, если внимательно присмотреться к тем факторам, которые участвовали в движении против церкви, то надежда реформатора на то, что реформа совершится только силою слова, без кровавой борьбы и насильственных переворотов, покажется нам вполне основательной. Ведь с тех пор, как появились знаменитые тезисы, движение успело принять такие размеры, каких никто и не ожидал вначале. Самый могущественный и влиятельный из немецких князей явно сочувствовал делу Лютера и не обращал внимания на папские протесты. Дворянство и городское сословие, среди которых проповедь реформатора имела особенный успех, были хорошо представлены на сеймах. Из духовных князей архиепископ Магдебургский и Майнцский, который более всего должен был считать себя задетым проповедью Лютера против индульгенций, сохранял двусмысленно-выжидательное положение и, видимо, не прочь был занять место примаса в национальной германской церкви. Старые жалобы сеймов на церковные злоупотребления раздавались теперь особенно громко и настойчиво. Таким образом, сейм мог взять в свои руки церковную реформу, а епископат сделал бы со своей стороны необходимые изменения в богослужении.

Очевидно, все зависело от того, как отнесется к религиозному движению в Германии новый император Карл. Никто еще не знал его образа мыслей и характера. Тем не менее, приверженцы реформы возлагали на него большие надежды, так как он, очевидно, питал большое доверие к Фридриху Мудрому, главным образом содействовавшему его избранию, и выражал желание руководствоваться его советами. Кроме того – и это самое важное – собственные политические интересы должны были побудить императора принять сторону Лютера против папы. Вспомним, что Рим в течение последних десятков лет стал государством более чем когда-либо светским и в силу собственных политических интересов всегда держал сторону Франции. Новое движение против курии могло оказать императору большие услуги, и это понимали многие при Мадридском дворе: 12 мая Мануэль, поверенный Карла V, писал ему: “Ваше Величество должны поехать в Германию и там оказать некоторую благосклонность некоему Мартину Лютеру, который находится при саксонском дворе и предметом своей проповеди внушает опасение римскому двору”.

Но надежды приверженцев реформы, несмотря на всю их основательность, не оправдались. Проповедью Лютера император действительно воспользовался, но совершенно в другом смысле, чем они ожидали.

Начать с того, что Карл, несмотря на свое немецкое происхождение, не имел в себе ничего немецкого – он даже плохо говорил на этом языке – и вся национальная сторона движения не находила в его душе никакого отклика. К тому же он был воспитан в строго католическом духе. Империю он понимал в чисто средневековом смысле, в тесной связи с единством церкви, которую считал своим долгом поддерживать при каких бы то ни было обстоятельствах, все равно, какова бы ни была церковь сама по себе. Папство и императорская власть, говорил Карл, установлены Богом, как две высшие власти, долженствующие идти рука об руку. Таким образом, с его стороны не могло быть и речи о разрыве с Римом. Проповедь Лютера сослужила ему, однако, свою службу. Обещанием уничтожить ересь в Германии он добился от папы обещания помощи в предстоявшей войне с Францией. В сущности, Карл принял решение по делу Лютера еще раньше, чем состоялся сейм, на котором он должен был обсуждать с имперскими чинами важнейшие дела Германии. И только благодаря заступничеству Фридриха и давлению общественного мнения Карл согласился пригласить Лютера в Вормс, и то лишь для того, чтобы предложить ему отречься от своего учения.

Лютер с радостью принял это приглашение. От горел желанием засвидетельствовать пред лицом всей Германии истину своего учения. Ни предостережения друзей, опасавшихся за его жизнь, ни угрозы врагов не могли поколебать его решимости. Когда на последней остановке пред Вормсом Спалатин советовал ему вернуться назад, напоминая об участи Гуса, Лютер отвечал: “Гус был сожжен, но истина не погибла с ним. Я пойду вперед, хотя бы в меня целилось столько дьяволов, сколько черепиц на крышах”.