Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
Для жителя средней полосы России, не говоря уже об иностранце, Сахалин и сейчас – экзотика. В конце XIX века, когда эти дальневосточные края только-только стали российскими, – экзотика в квадрате, медвежий угол, нечто потустороннее. Поездка на Сахалин казалась погружением в преисподнюю, продолжением опытов Данте. Только здесь ад оказался невыдуманным.
Безусловно – то были другие времена. Антона Чехова на Сахалин пустили достаточно легко, – а попробуй посетить колымские лагеря 1940-х или хоть нынешние пенитенциарные учреждения?! Не разрешали общаться с «политическими», – но этот запрет Чехов спокойно нарушал, на что, похоже, начальство закрывало глаза[199]. При Чехове на Сахалине было около сорока осуждённых за политику, а всего на 1 января 1890 года на острове числилось 5905 каторжан при общем населении 26 тысяч человек.
Антон Чехов ехал изучать не только каторгу, но и Сахалин как таковой. Его записки – не только «социально-нравственные», но «естествоиспытательские». Он открывал для себя и для России недавно обретённый ею край. Русский Сахалин страна впервые увидела именно глазами Чехова.
Он описывает всё: громадные лопухи, которые «придают здешней чаще, лесным полянам и лугам оригинальную физиономию» (можно добавить, что сахалинские лопухи ещё и едят), пробковое дерево – теперь оно зовётся бархатом амурским, дикий виноград, черемшу – дикий чеснок, корюшку-«огуречника» (только что извлечённая из воды, эта рыба пахнет свежим огурцом), лососей, «чиримсов» – то есть креветок (приведённая Чеховым форма слова связывает английское shrimps и русское «чилим»). С особым чувством – комаров: «Было темно от них, лицо и руки мои жгло, и не было возможности защищаться. Я думаю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом, не окружив себя кострами, то можно погибнуть или, по меньшей мере, сойти с ума». В чеховские времена на Сахалине порой ещё встречался тигр. Теперь тигры – практически монополия Приморья, хотя в соседнем Хабаровском крае они тоже водятся, в том числе – на региональном гербе.
Антон Чехов изучает местный климат: «По своему географическому положению нижняя треть Сахалина соответствует Франции, и если бы не холодные течения, то мы владели бы прелестным краем… Холодные течения, идущие от северных островов, где даже в конце лета бывает ледоход, омывают Сахалин с обеих сторон, причём восточному берегу, как более открытому течениям и холодным ветрам, приходится принимать наибольшую долю страданий; природа его безусловно суровая, и флора его носит настоящий полярный характер».
Антона Чехова можно рассматривать как тематического и жанрового предшественника Владимира Арсеньева (молодой офицер прибудет на Дальний Восток десятилетием позже Чехова, в 1900 году, и останется здесь навсегда). «Остров Сахалин», снабжённый автором подзаголовком «Из путевых записок», – настоящая энциклопедия Дальнего Востока: природа, «инородцы», история, статистика, личные эмоции, когда очарованного, а когда и шокированного горожанина-европейца. Тот самый сплав документализма и лирики, который позже станет основой арсеньевского таёжного нон-фикшна. В отличие от Арсеньева Чехов – только наблюдатель, но пересечения между ними иногда поразительны.
Вот лишь один пример – как Антон Чехов развенчивает миф об «исконно японском» Сахалине: «Многие, в том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии, да и сами японцы, по-видимому, не были уверены в этом до тех пор, пока русские странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в самом деле японская земля. Впервые японцы появились на юге Сахалина лишь в начале этого (то есть XIX. – В. А.) столетия, но не раньше. В 1853 г. Н. В. Буссе[200] записал свой разговор со стариками айно[201], которые помнили время независимости своей и говорили: “Сахалин – земля айнов, японской земли на Сахалине нет”… Итак, Резанов и Хвостов[202] впервые признали, что Южный Сахалин принадлежит японцам. Но японцы не заняли своих новых владений, а лишь послали землемера Мамиа-Ринзо исследовать, что это за остров. Вообще во всей этой сахалинской истории японцы, люди ловкие, подвижные и хитрые, вели себя как-то нерешительно и вяло, что можно объяснить только тем, что у них было так же мало уверенности в своём праве, как и у русских… Сахалин интересовал японцев исключительно только с экономической стороны… После же того, как в 1853 году русские основали Муравьёвский пост[203], японцы стали проявлять и политическую деятельность… Они уже старались усилить своё влияние на острове в противовес русскому влиянию. Но опять-таки, вероятно, за отсутствием уверенности в своём праве, эта борьба с русскими была нерешительна до смешного, и японцы держали себя, как дети. Они ограничивались только тем, что распускали среди айно сплетни про русских и хвастали, что они перережут всех русских, и стоило русским в какой-нибудь местности основать пост, как вскорости в той же местности, но только на другом берегу речки, появлялся японский пикет, и, при всём своём желании казаться страшными, японцы всё-таки оставались мирными и милыми людьми: посылали русским солдатам осетров, и когда те обращались к ним за неводом, то они охотно исполняли просьбу».
Примерно то же писал Владимир Арсеньев о Приамурье, Приморье и китайцах: «Амурский… край китайцы почти совсем не знали, и только появление в этой стране русских заставило их обратить на неё своё внимание. Уссурийский же край находился в стороне, и о нём китайцы знали ещё меньше… пока не появились Невельской и Завойко…»
И Чехов, и Арсеньев в вопросе российской принадлежности дальневосточных территорий выступали как последовательные империалисты. А если где-то Чехов проявлял недостаточно великодержавной убеждённости – его уважительно, но твёрдо поправляли позднесоветские комментаторы в преди– и послесловиях. Например, так: «Советскими учёными… сделан бесспорный вывод, что Сахалин и Курильские острова принадлежат нашей Родине по праву первооткрытия, первоисследования, первозаселения и первоприсоединения» (сахалинское издание «Острова…» 1980 года).
Центром интереса Антона Чехова тем не менее была всё-таки каторга. После по-настоящему страшных книг Варлама Шаламова, Анатолия Жигулина и других авторов ХХ века чеховский Сахалин кажется чуть ли не курортом – но это мы отсюда, из нашего времени говорим. А тогда гуманист Чехов совершенно серьёзно заявлял: «Я глубоко убеждён, что через 50—100 лет на пожизненность наших наказаний будут смотреть с тем же недоумением и чувством неловкости, с каким мы теперь смотрим на рвание ноздрей или лишение пальца на левой руке». Критикуя сахалинские порядки, Чехов вместе с тем признавал, что «Мёртвого дома», описанного Достоевским, больше нет, «возвращение прошлого уже невозможно…»[204].
Оказалось – возможно.
Деталь: художник Осип Браз – автор известного чеховского портрета 1898 года – в 1924-м угодил на Соловки[205].
Поначалу Чехов собирался ехать на Сахалин вместе с другим художником – Исааком Ильичом Левитаном[206]. Тот не смог. Иначе были бы у книги левитановские иллюстрации.
«Тяжело и скучно»
«Остров Сахалин» – книга плотная, насыщенная, живая. Впервые она вышла в
