Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
Македонец так македонец. Камо охотно соглашается. Лишь бы побыстрее на Кавказ. А там… Обязательно должно удаться. Тогда они с Максимом Максимовичем повторят все заново. Наверстают с лихвой.
10
Среда, тринадцатое июня 1907 года.
Знойное, в дымке утро. Лениво томится разморенный Тифлис. Бьют часы на башне городской управы. Раз, два, три… Денежный транспорт одолевает последний подъем. Теперь только бы миновать Эриванскую площадь.
Впереди, по бокам и позади верховые казаки. С карабинами в руках. На фаэтонах — рядом с кучерами и кассирами — караульные от банка, солдаты. Винтовки заряжены. Пальцы на курках. Полная боевая готовность. С главного почтамта, что на Михайловском проспекте, сегодня перевозят в светло-серый особняк тифлисской конторы Государственного банка сумму побольше обычной. Сразу двести пятьдесят тысяч рублей! Два туго набитых холщовых мешка.
На Эриванской всегда шумно. Толпы народа, фаэтоны, ишаки, скрытые непомерными корзинами, верблюжьи караваны из Баку и Персии. Отсюда, от площади, во все стороны — улицы, широкие, узкие, горбатые; вверх к горе Давида, вниз к стиснутой крутыми берегами Куре. В начале каждой улицы — пристав с помощниками и младшими чинами, вооруженными винтовками по случаю вновь объявленного в городе военного положения. Сверх того особые посты, пешие и конные.
Часы продолжают отбивать удары. Четыре, пять… Господин в круглой соломенной шляпе широко раскрывает газету, утыкает в нее нос, оседланный пенсне, бредет мелкими шагами через площадь.
К ресторану сомнительной славы «Тилипучури» направляются две приятные девицы с яркими зонтиками, до того самозабвенно болтавшие у арки штаба Кавказского военного округа. Навстречу, растягивая лица в улыбке, покачиваются шесть молодцов в ярких атласных блузах и широченных шароварах завсегдатаев Армянского базара.
Семь, восемь, девять ударов… Казаки сворачивают на Сололакскую улицу. Фаэтоны у дома Общества взаимного кредита.
Десять, одиннадцать. Одиннадцать часов утра среды, 13 июня года повсеместной жесточайшей реакции, переполненных тюрем. Налаженный порядок взрывают бомбы. Летят стекла из окон дворца наместника, административных учреждений огромного края, штаба военного округа, редакции газеты «Кавказ», городской управы, центрального полицейского участка. Взрывная волна, пока только взрывная волна, напоминает о грядущем справедливом и гневном расчете.
На всей Эриванской площади одновременно со страшным грохотом рвутся бомбы. Метательные снаряды собственного производства Камо. Чуть не отнявшие у него жизнь. Около двух месяцев назад в его лаборатории — укрытый зеленью домик за дальней околицей в Авчалах — случайно взорвался заряженный капсюль. Осколки попали Камо в правый глаз, навсегда повредили хрусталик. Основательно поранили руку. В записях Джаваиры: «Я немедленно отвезла его к окулисту — доктору В. Мусхелишви-ли, которого лично хорошо знала и который имел репутацию прогрессиста и порядочного человека. Мусхелишвили оказал Камо первую помощь, а затем направил его в частную лечебницу к доктору Соболевскому. Камо там пробыл около трех недель. Мусхелишвили лечил ему глаз, а Соболевский руку…»
Содрогается от взрывов центральная площадь Тифлиса. Все вокруг окутывает желтый дым.
Господин, до того всецело поглощенный чтением газеты, отшвыривает ее. Маскировка больше не нужна Бачуа Купрашвили. Он бросается наперерез фаэтону с тучным губернским секретарем, кассиром банка Курдюмовым. Швыряет бомбу под ноги лошадям. Расстояние слишком малое. Силой взрыва Бачуа самого подбрасывает вверх, кидает в сторону. Парень крепкий — придет в себя, благополучно доберется в загодя назначенное место.
С быстротой и силой внезапно распрямляющейся пружины к фаэтону подскакивает дублер Бачуа — Датико Чиабришвили. Хватает мешки с деньгами. Обострившимся боковым зрением замечает на середине площади пролетку. В ней во весь рост стоит офицер, бешено палит из маузера. Кажется, и он увидел Датико. Быстро приближается. Чиабришвили из последних сил запускает в пролетку… мешки с деньгами. Офицер на всем скаку поворачивает в сторону Головинского проспекта к дворцу наместника. В ногах у него открыто, как боевой трофей для обозрения, те самые мешки. Казенные, с державными печатями.
У самого дворца — навстречу пролетке, едва держась в седле, исполняющий должность тифлисского полицеймейстера подполковник Балабанский. Офицер учтиво приподнимается, машет руками. Радостно, во все горло кричит: «Деньги спасены. Спешите на площадь!»
Полицеймейстер торопится воспользоваться полезным советом. Медлить действительно нельзя. С Эриванской по-прежнему доносится грохот, вздымается удушающий дым. Подполковник пришпоривает коня. Вскоре он поймет, кто был офицер в пролетке и чего стоил его совет. «Кавказ» двадцатого июня: «Вчера, в 10 часов утра А. Г. Балабанский отправился на кладбище и на могиле своей матери застрелился».
Всегда готовый оказать любезность старшему по чину офицер продолжает свой путь. Без дальнейших приключений прибывает к… Миха Бочоридзе. Тот по-старому здравствует в Тифлисе. Только после несколько своевольного ухода из Метех теперь вместо типографии держит большую столярную мастерскую. Заказчиков так много, что ради их удобства пришлось сделать три отдельных входа — с Михайловского проспекта, с Собачьего переулка и через подъезд дома, в котором квартируют сотрудники губернского жандармского управления.
Порядком надоевшая офицерская форма — Камо приучался носить ее много дней подряд, проверял на близких товарищах, можно ли его узнать, похож ли он на себя, — форма, все доспехи больше ни к чему. Их можно будет с благодарностью вернуть портному Оганову. Сейчас удовольствия ради Камо выливает себе на голову ведро холодной воды из колодца. Набивает рот кишмишем-лаб-лабо — жареным горохом с изюмом.
Со стороны поглядывает, как невозмутимый Миха с женой Маро сноровисто набивают полосатый тюфяк тугими пачками кредитных билетов, преимущественно пятисотрублевого достоинства. Разравнивают. Потом зовут мушу — безотказного тифлисского носильщика. Для порядка слегка торгуются. Через минуту-другую тюфяк на спине муши. Для него, привыкшего переносить пианино, огромные сундуки, двести пятьдесят тысяч — тяжесть совсем не обременительная. Вразвалку шагает себе по мостовой, напевает. Рядом на тротуаре довольная приобретением хозяйка. По Михайловскому проспекту они дойдут до обсерватории, свернут к Куре. Маро не ошибется. Полосатый тюфяк займет место на тахте в угловой солнечной комнате второй конспиративной квартиры.
Да и на время самое короткое…
Первым приступает чин не слишком высокий.
«ПРОТОКОЛ
1907 года, июня 13 дня, гор. Тифлис.
Я, околоточный надзиратель 4-го участка Светлаков, составил настоящий акт в следующем: сего числа, в 11 часов злоумышленники, пользуясь общей паникой публики и невозможностью дать сопротивление конвоя и среди поднявшегося от взрывов дыма и удушливых газов, схватили мешки с деньгами, которых, по заявлению кассира Курдюмова, было 250 тысяч рублей, открыли в разных
