Уинстон Черчилль - Как я воевал с Россией
С другой стороны, если поляки заключают сепаратный и поспешный мир с большевиками, большевистская армия, находящаяся ныне на польском фронте и являющаяся третьей по силе армией большевиков, может быть быстро переброшена для атаки на Деникина, что явилось бы несомненной угрозой самому его существованию. Поощрять поляков заключать такой поспешный и сепаратный мир и в такую критическую минуту значило бы окончательно свести на нет: 1) общую политику союзников в вопросе о помощи Колчаку и 2) специальную политику Великобритании в вопросе об отправке Деникину больших запасов военного снаряжения.
В этом случае мы стали бы левой рукой уничтожать то, что сделано нами правой, а держась различных, противоположных и исключающих одна другую политических целей на различных секторах одного общего фронта, мы ничего другого не сделали бы, как только продолжили бы бесполезное кровопролитие и помешали создать в той или иной форме прочную власть. В силу всего этого вполне ясно, что в данный момент наша политика должна быть направлена к тому, чтобы убедить поляков продолжать в течение еще нескольких месяцев то, что они делали до сих пор, т. е. сражаться и бить большевиков на границах своих владений, не думая ни о решительном наступлении на сердце России, ни о сепаратном мире…
По отношению к прибалтийским государствам следует проводить такую же политику, как и по отношению к Польше, – иначе говоря, не нужно предпринимать никаких действий, которые требовали бы от союзников больших жертв и накладывали бы на них большую ответственность, но, с другой стороны, необходимо, чтобы мы могли продолжать оказывать материальную и моральную поддержку тем антибольшевистским силам, которые существуют, координируя, насколько возможно, их действия с целью не допустить несвоевременной катастрофы на этом участке фронта».
* * *Но опасности, грозившие Деникину, росли вместе с его победами. Он принял на себя ответственность за очень большую часть России, не обладая при этом ни моральными, ни политическими, ни материальными ресурсами, необходимыми для восстановления в стране благоденствия и спокойствия. Население, приветствовавшее его войска и боявшееся большевиков, было в то же время чересчур напугано всем, что оно пережило в эти последние годы для того, чтобы реагировать более или менее энергично на его приближение. Ответственность за управление большими городами и провинциями в этот период всеобщей нужды и замешательства, в тяжелых транспортных условиях, при сокращении торговли, – вся эта ответственность пала на простого, мужественного офицера, только незадолго перед тем впервые почувствовавшего вкус политической деятельности и перегруженного и без того задачами по организации армии и ведением военных действий.
Те смешанные политические элементы, которые были сгруппированы вокруг него, были слабы, и их мнения по самым существенным вопросам резко расходились. Некоторые советовали ему развернуть императорские знамена и идти в наступление во имя восстановления монархии. Только таким образом, говорили они, можно будет противопоставить большевизму лозунги, одинаково понятные всем. Но большинство его советников и офицеров заявило, что они не потерпят этого. Другие советовали ему объявить, что земля будет оставлена в руках захвативших ее крестьян. Им возражали: «Но чем же в таком случае мы будем лучше большевиков?»
Но наибольший раскол вызвал вопрос о политике по отношению к отпавшим от России странам и провинциям. Деникин стоял за целость России. В силу этого в войне против Советской России он являлся врагом своих собственных союзников. Прибалтийские государства, борясь за свое существование против большевистских войск и их пропаганды, не могли иметь ничего общего с русским генералом, не желавшим признавать их прав на независимость. Поляки, которые в этой войне с Советами имели самую многочисленную и сильную армию, понимали, что на следующий день после победы, одержанной совместными усилиями, им придется самим защищаться против Деникина. Украина была готова сражаться с большевиками за свою независимость, но ее нисколько не прельщала военная диктатура Деникина.
На каждой стадии войны эти противоречия вызывали появление трудных задач, которые сбивали всех с толку. Деникин не мог с ними справиться. Но было ли это не по силам также победоносным союзникам? Разве они не могли настойчиво, согласным путем продолжать начатое ими дело? Разве не могли сказать и Колчаку и Деникину: «Ни одного патрона до тех пор, пока вы не заключите соглашения с пограничными государствами и не признаете их независимость или их автономию, в зависимости от того, как это будет решено в отдельных случаях». А оказав такое серьезное давление на русских вождей, разве они не могли использовать все свое влияние на то, чтобы объединить военные операции всех государств, находившихся в войне с Советской Россией? А если нет, то в таком случае не лучше ли было бы уже гораздо раньше предоставить событиям идти своим чередом?
Без сомнения, Междусоюзный комитет по русским делам, который я еще в феврале предлагал организовать, был бы тем именно учреждением, которое могло очень помочь делу в том случае, если бы майские декларации «Великих пяти» Колчаку были проведены в жизнь. Но все было очень плохо согласовано и во всем чувствовалась вялость, непоследовательность и нередко даже противоречия.
* * *Я употребил все свое влияние на то, чтобы предупредить всякие эксцессы и добиться согласованных действий. 18 сентября я писал: «Крайне важно, чтобы генерал Деникин не только сделал все от него зависящее, чтобы не допустить еврейских погромов в освобожденных областях, но чтобы он выпустил прокламацию против антисемитизма». Далее, 20 сентября я заявил: «Безусловно, очень важно добиться улучшения в отношениях между украинцами и Деникиным. Необходимо всячески стараться избегать такого положения вещей, которое заставило бы Деникина продолжать посылать войска против Петлюры»… «По сообщению из Москвы, зеленая гвардия численно растет и организуется во многих пунктах, и если бы их не пугали репрессии со стороны белых, то они могли бы быть использованы против большевиков. Вполне ли это уяснил себе Деникин?..»
9 октября я телеграфировал Деникину, убеждая его удвоить усилия, чтобы подавить антисемитские чувства и этим оправдать честь добровольческой армии, а 7 ноября писал, что: «Я содействовал образованию сильной русской и англо-русской промышленной группы, надеясь таким образом развить торговлю и кредит в деникинском тылу».
В сентябре наступление враждебных большевикам армий дошло до своего кульминационного пункта. Колчак все еще был в Сибири со своей армией и даже предпринял маленькое наступление. Юденич, главнокомандующий северо-западными русскими военными силами, главная база которых находилась в Ревеле, двигался к Петрограду, Финляндия, вполне вооруженная, ожидала только какого-нибудь самого слабого поощрения со стороны великих держав для того, чтобы в свою очередь двинуться на Петроград. По инициативе морского министерства флотилия моторных лодок, часть британской эскадры, блокировавшей Балтийский залив, прорвалась в Кронштадтский порт и совершила исключительный по смелости поступок, потопив во внутренних водах два русских военных корабля.
