Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Депутаты в долгу перед своим председателем не остались. Епископ Евлогий (Георгиевский), входивший в правую фракцию с «лукавыми физиономиями», говорил хозяйке консервативного салона Александре Богданович: «Господь, когда хочет наказать, отнимает разум, и вот Дума сама у себя отняла разум, избрав такого председателя, как Головин». А на Высочайшем приеме члены Государственного совета и сенаторы, по свидетельству Богданович, громко кричали вслед председателю Думы «каналья» и «мерзавец».
О родной кадетской фракции Федор Александрович писал: «Во Вторую думу в большинстве попали Dii minores [Младшие боги (лат.)] этой партии. Сливки ее красовались в Первой думе, но, привлеченные к суду за так называемое Выборгское воззвание, были лишены избирательных прав и остались за стенами Таврического дворца. Конечно, это не помешало их главарям принимать самое деятельное участие во фракционной работе и таким путем благотворно влиять на ход думских дел. Но двое-трое из хорошо знакомых русскому образованному обществу главарей к.-д. сидели на скамьях членов Думы; другие же, бывшие члены Первой думы, занимали места для публики и с болью в сердце наблюдали за всеми трагическими перипетиями агонии народного представительства, явно обреченного на преждевременную гибель».
Как известно, II Дума ни в силу самого своего состава, ни по краткости срока так и не смогла развернуть законодательной деятельности. По поводу оглашенного в Думе социалистического проекта аграрной реформы Головин замечал: «Что-то стихийно грубое, безнадежное, невежественное чувствовалось в речах подобных ораторов и, вызывая аплодисменты значительного числа членов Думы, заставляло с глубокой печалью и тревогой задуматься над вопросом: может ли законодательствовать эта Дума? Будет ли иметь достаточно силы центр Думы, чтобы справиться со стихийным хаосом на левом и со злорадным издевательством на правом крыле Думы?
Да, горькую чашу судьба предложила выпить конституционному центру Второй думы и ее несчастному председателю. Но не только мысль о грустной судьбе Думы второго созыва волновала меня при выслушивании некоторых грубых и невежественных ораторов из крестьян. Невольно в душу закрадывалось гнетущее сомнение о подготовленности многомиллионной крестьянской массы к участию в государственной работе и к освобождению от опеки чиновничества. Что даст всеобщее избирательное право, если оно будет применено при выборах в земские учреждения и в парламент? Не повлечет ли эта реформа гибель государственности, не вызовет ли она к жизни стихийно-анархические течения стенько-разинского характера в народе? Неужели чаяния идеалистов-народников – ошибочные мечты?! Нет, мне не хотелось так думать. Я гнал от себя эти опасения, я старался верить и верил, что народ, хотя и невежественный в своей массе, но по природе мудр и способен к участию в государственном строительстве».
В качестве думского председателя Головин постоянно вызывал недовольство левого и правого крыльев парламента и не всегда мог быстро разрешить часто возникавшие в палате конфликты. О своем председательствовании Головин свидетельствовал: «Хотя мне не раз приходилось председательствовать в самых разнообразных заседаниях, но все же все эти председательствования не могут идти в сравнение с председательствованием в Думе… Нервы напряжены до крайности, каждую минуту ждешь сюрприза от левых или правых, следишь за каждым своим словом и жестом, за всеми членами Думы, слушаешь оратора, угадываешь настроение Думы, с тревогой следишь за тем, как она реагирует на отдельные мысли и выражения оратора, как реагирует на них министерство, вспоминаешь наказ, вернее, обрывки наказа, которые успела выработать Первая дума, которыми руководствуешься в Думе, хотя наказ этот и не принят Думой во всех его частях».
О роли Головина как думского председателя его партийные соратники отзывались в целом благосклонно. Присутствовавшая на думском балконе и наблюдавшая заседания Екатерина Кизеветтер (жена депутата-кадета А.А. Кизеветтера) в своем дневнике оставила такую запись: «На меня лично Головин производит очень хорошее впечатление. Я не могу разбираться в юридических тонкостях, в деталях… но непосредственное впечатление от председательствования благоприятное. Всегда ровный, бесстрастный, равно беспристрастный и к правым, и к левым, стойкий в своих требованиях Головин, мне кажется, импонирует Думе. На всей его фигуре, сухой и корректной, лежит отпечаток благородства и выдержанности».
Кадеты в своих воспоминаниях были более критичны. Василий Маклаков писал: «Ничего дурного про него никто сказать бы не мог. Он был „джентльмен“, глубоко порядочный, с определенными взглядами. Но по сравнению с С.А. Муромцевым он был бесцветен». По мнению Маклакова, Головин в целом не справился со своими обязанностями. Другой член кадетского ЦК, Ариадна Тыркова-Вильямс, вспоминала: «Он честно старался продолжать традицию Муромцева, подражал ему по мере сил. Но это ему плохо удавалось… Головина природа не одарила ни внешними данными, ни острым умом Муромцева… У Головина наружность была коварная, подстрекающая карикатуристов. Голова у него была яйцевидная, совершенно голая. Подбородок резко выдавался вперед. Усы, как прутики, торчали кверху. Юмористы любили изображать председательские усы в виде стрел, направленных то вправо, против ложи министров, то влево, против чрезмерно разбушевавшихся ораторов».
16 апреля 1907 года социал-демократ А.Г. Зурабов в своей речи высказал уверенность, что российская армия способна воевать лишь с «внутренним врагом» и обречена на поражения в столкновениях с внешним, за что председательствовавший Головин лишил его слова, но не поставил вопроса об удалении депутата. Это вызвало сильное раздражение против председателя на правом фланге Думы, а также в правительственных кругах; Головин вынужден был извиняться перед военным министром и на следующем думском заседании выразил протест против оскорблений в адрес армии, однако это, в свою очередь, вызвало резкое неприятие левых.
Еще в конце марта Головин как председатель Думы отверг запрос
