Т. Толычова - Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

Preambule

На этой почте все в стихах,А низкой прозою ни слова.Вот два посланья вам — обнова,Которую для муз скроил я второпях.Одно из них для вас, а не для света:В нем просто критика и запросто одетаВ простой, нестихотворный слог.Другим я отвечать хотел вам на «посланья»,В надежде заслужить рукоплесканьяОт всех, кому знаком парнасский бог,Но вижу, что меня попутала поспешность;В моем послании великая погрешность:Слог правилен и чист, но в этом славы нет;При вас, друзья, писать нечистым слогом стыдно.Но связи в нем не видно,А видно, что спешил поэт;Нет в мыслях полноты и нет соединенья,А кое-где есть повторенья.Но так и быть,«Бедой своей ума нам можно прикупить!»Так Дмитриев, пророк и вкуса, и Парнаса,Сказал давно,И аксиомой быть для нас теперь должно:«1. Что в час сотворено,То не живет и часа.2. Лишь то, что писано с трудом, читать легко.3. Кто хочет вдруг замчаться далеко,Тот в хлопотах умчит и глупость за собою.4. Спеши, не торопясь, но твердою стопою,И ни на шаг вперед,Покуда тем, что есть, не сделался довольным,Пока назад смотреть не можешь с духом вольным,Иначе от задов переднее умретИли напишутся одни иносказанья»[65].Простите. Ваши же «посланья»Оставлю у себя, чтобы друзьям прочесть,У вас их список есть;К тому же Вяземский велит жить осторожно:Он у меня свои стихи безбожно,На время выпросив, на вечность удержал,Прислать их обещал,Но все не присылает,Когда ж пришлет,Об этом знает тот,Кто будущее знает.

И я прекрасное имею письмецоОт нашей долбинской Фелицы.Приписывают в нем и две ее сестрицы;Ее же самое в лицоНе прежде середы увидеть уповаю;Итак, одним пораньше днемВ володьковский эдемВо вторник быть располагаю —Обедать, ночевать,Чтоб в середу обнятьСвою летунью всем соборомИ ей навстречу хором«Благословен грядый» сказать.Мои цыпляточки с Натальею-наседкойБлагодарят от сердца васЗа то, что помните об них, то есть об нас.Своею долбинскою клеткой(Для рифмы клетка здесь) весьма довольны мы:Без всякой суетной чумыЖивем да припеваем.Детята учатся, подчас шалят,А мы их унимаем,Но сами не умней ребят.По крайней мере, я — меж рифмами возитьсяИ над мечтой,Как над задачею, трудиться…Но просим извинить: кто в праве похвалиться,Что он мечте не жертвует собой?Все здесь мечта — вся разница в названье,Мечта — веселье, мечта — страданье,Мечта и красота;И всяк мечту зовет, как Дон Кихот принцессу,Но что володьковскую баронессуЯ всей душой люблю… вот это не мечта.

Во вторник ввечеруЯ буду (если не умруИль не поссорюсь с Аполлоном)Читать вам погребальным тоном,Как ведьму черт унес[66],И напугаю вас до слез.

Ноябрь, зимы посол, подчас лихой старикИ очень страшный в гневе,Но милостивый к нам, напудрил свой парикИ вас уже встречать готовится в Белеве;Уж в Долбине давно,В двойное мы смотря окноНа обнаженную природу,Молились, чтоб седой БорейПрислал к нам поскорейСестру свою метель и беглую бы водуВ оковы льдяные сковал;Борей услышал наш молебен: уж крошитсяНа землю мелкий снег с небес,Ощипанный белеет лес,Прозрачная река уж боле не струится,И, растопорщивши оглобли, сани ждут,Когда их запрягут.Иному будет жаль дней ясных,А я жду не дождусь холодных и ненастных.Милей мне светлого природы мрачный вид!Пусть вьюга на поле кипитИ снег в нас шапками бросает,Пускай нас за носы хватаетМороз, зимы сердитой кум,Сквозь страшный вихрей шумМне голос сладостный взывает:«Увидишь скоро их! сей час недалеко!И будет на душе легко!»Ах! то знакомый глас надежды неизменной!..Как часто вьюгою несчастья окруженной,С дороги сбившися, пришлец земной,Пути не видя пред собой(Передний путь во мгле, покрыт обратный мглой),Робеет, света ждет, дождется ли — не знаетИ в нетерпеньи унывает…И вдруг… надежды глас!.. душа ободрена!Стал веселее мрак ужасный,И уж незримая дорога не страшна!..Он верит, что она проложенаВождем всезнающим и к куще безопасной,И с милым ангелом-надеждой он идетИ, не дойдя еще, уж счастлив ожиданьемТого, что в пристани обетованной ждет!Так для меня своим волшебным обещаньемНадежда и зиме красу весны дает!О! жизнь моя верна, и цель моя прекрасна,И неизвестность мне нимало не ужасна,Когда все милое со мной!..Но вот и утро встало!О радость! на земле из снега одеяло!Друзья, домой!

Сашка, Сашка!Вот тебе бумажка,Сегодня шестое ноября,И я, тебя бумажкою даря,Говорю тебе: здравствуй,А ты скажи мне: благодарствуй.И желаю тебе всякого благополучия,Как в губернии маркиза Паулучия[67],Так и во всякой другой губернии и уезде,Как по приезде, так и по отъезде,Избави тебя Бог от Грибовского,А люби и почитай господина Жуковского.

Ответ на его послание к друзьям

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт!Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,Ты вздумал доказать посланьем,В котором на беду стих каждый заклейменВысоким дарованьем.Притворство в сторону! знай, друг, что осужденТы своенравными богамиНа свете жить и умереть с стихами,Так точно, как орел над тучами летать,Как благородный конь кипеть пред знаменами,Как роза на лугу весной благоухать.Сноси ж без ропота богов определенье,Не мысли почитать успех за обольщеньеИ содрогаться от похвал.Хвала друзей — поэту вдохновенье,Хвала невежд — бряцающий кимвал.Страшися, мой певец, не смелости, но лени.Под маской робости не скроешь ты свой дар,И тлеющий в твоей груди священный жарСильнее, чем друзей и похвалы и пени.Пиши, когда писать внушает Аполлон;К святилищу, где скрыт его незримый трон,Известно нам, ведут бесчисленны дороги,Прямая же одна;И только тех очам она, мой друг, видна,Которых колыбель парнасским лавром богиБлаговолили в час рожденья осенить.На славном сем пути певца встречает гений,И, весел посреди божественных явлений,Он с беззаботностью младенческой идет,Куда рукой неодолимой.Невидимый толпе, его лишь сердцу зримыйКрылатый проводник влечет.Блажен, когда, ступив на путь, он за собоюПокинул гордости угрюмой суетыИ славолюбия убийственны мечты.Тогда с свободною и ясною душоюНаследие свое, великолепный свет,Он быстро на крылах могучих облетаетИ, вдохновенный, восклицает,Повсюду зря красу и благо: «Я поэт!»Но горе, горе тем, на коих эвмениды,За преступленья их отцов,Наслали Фурию стихов;Для них страшилища и Феб, и аониды,И визг карающих свистковВо сне и наяву их робкий слух терзает,Их жребий — петь назло суровых к ним судей:Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,И лира наконец к перстам их прирастает,До Леты гонит их свирепый Аполлон,Но и забвения река их не спасает,И на брегу ее сквозь тяжкий смерти сонИх тени борются с бесплотными свистками.Но, друг, не для тебя сей бедственный удел,Природой научен, ты верный путь обрел.Летай неробкими перстамиПо очарованным струнамИ музы не страшись! В нерукотворный храмСтезей цветущею, но скрытою от светаОна ведет поэта.Лишь бы любовью красотыИ славой чистою душа в нас пламенела,Лишь бы, минутное отринув, в высотыОна к бессмертному летела —И муза счастия богиней будет нам.Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,Венцов презренных ищут в прахеИ, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,Чтобы прелестница-хвала,Как облако, из их объятий не ушла.Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,Которые дает нам бескорыстный гений,Природы властелин,Парящий посреди безбрежного пучин,Красы верховной созерцательИ в чудном мире сем чудесного создатель.Мой друг, святых добра законов толкователь,Поэт на свете сем — всех добрых семьянинИ сладкою мечтой потомства оживленной…О, нет! потомство не мечта!Не мни, чтоб для меня в дали его священнойОдних лишь почестей блистала суета,Пускай правдивый суд потомством раздается —Ему внимать наш прах во гробе не проснется,И не достигнет он к бесчувственным костям.Потомство говорит, мой друг, одним гробам;Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны,Но в жизни мысль об нем нам спутник благодатный,Надежда сердцем жить в веках,Надежда сладкая она, не заблужденье,Пускай покроет лиру прах —В сем прахе не умолкнет пеньеДушой бессмертной полных струн.Наш гений будет, вечно юн,Неутомимыми крыламиПарить над дряхлыми племен и царств гробами;И будет пламень, в нас горевший, согреватьЖар славы, благости и смелых помышленийВ сердцах грядущих поколений;Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать:Пускай, пускай придет пустынный ветр свистатьНад нашею с землей сравнявшейся могилой —Что счастием для нас в минутной жизни было,То будет счастием для близких нам сердец.И долго после нас грядущих лет певецОт лиры воспылает нашей,Внимая умиленно ей,Страдалец подойдет смелейК своей ужасной, горькой чашеИ волю Промысла, смирясь, благословит;Сын славы закипит,Ее послышав, браньюИ праздный меч сожмет нетерпеливой дланью.Давно в развалинах Сабинский уголок,И веки уж над ним толпою пролетели,Но струны Флакковы еще не онемели;И, мнится, не забыл их звука тот потокС одушевленными струями,Еще шумящий там, где дружными ветвямиВ кудрявые венцы сплелися древеса.Там под вечер, когда невидимо росаС роскошной свежестью на землю упадаетИ мирты спящие Селена осребряет,Дриад стыдливых хороводКружится по цветам, и тень их пролетаетПо зыбкому зерцалу вод;Нередко в тихий час, как солнце на закатеЛиет румяный блеск на море вдалекеИ мирты темные дрожат при ветерке,На ярком отражаясь злате, —Вдруг разливается как будто тихий звон,И ветерок, и струй журчанье утихает —Как бы незримый АполлонПолетом легким пролетает —И путник, погружен в унылость, слышит глас«О смертный, жизнь стрелою мчится,Лови, лови летящий час:Он, улетев, не воротится».

Где всемогущие владыки,Опустошители земли?Их повелительные ликиСмирились в гробовой пыли;И мир надменных забывает,И время с их гробов стираетПоследний титул их и след,Слова ничтожные: их нет!

То сказано глупцом и принято глупцами,Что будто смерть для нас творит ужасный свет.Пока на свете мы, она еще не с нами,Когда ж пришла она, то нас на свете нет.

Закон — на улице натянутый канат,Чтоб останавливать прохожих средь дороги,Иль их сворачивать назад,Или им путать ноги.Но что ж? Напрасный труд! никто назад нейдет,Никто и подождать не хочет;Кто ростом мал, тот вниз проскочит,А кто велик — перешагнет.

Управляющему Плещеева