Мирон Хергиани - Тигр скал

«В один прекрасный день, не спросясь и не сказав никому, я отправился на незнакомую вершину Виа-Тау, как некогда на Дала-Кора. Не знаю, какая сила гнала меня, какая страсть овладела мной в тот день, но я одним духом проделал весь путь и проложил свою тропинку. Суровые склоны Виа-Тау, вероятно, впервые потревожила нога такого желторотого птенца, каким был тогда я. Может, кому-нибудь покажется неправдоподобным, но я по крайней мере трижды чудом спасся от смерти, да что там говорить,— порой мне и самому кажется, что все пережитое тогда было лишь сном, видением или же произошло не со мной, а с кем-то другим. Помню, как я повис на выступе скалы и обеими ногами болтал в воздухе в поисках опоры. Я извивался всем телом, вися над пропастью, а с края ледяного выступа, в который я вцепился пальцами, постепенно отслаивался лед, отслаивался и оттаивал. Если бы я не подтянул вовремя тело, если бы не ухитрился каким-то чудом оказаться наверху, под руками моими растаяла бы последняя опора и я полетел бы вниз с голово­кружительной высоты. Но, вероятно, в тот день судьба хранила меня — лед выдержал, а руки взметнули мое тело, точно вымокшую под дождем копну сена, и я очутился на предвершинном гребне. Не колеблясь, я продолжал идти вверх. Порой я с неимоверным тру­дом продвигался вперед: путь преграждал то спустив­шийся вниз язык ледника, то еще что-то, но мысль о возвращении ни разу не возникала в моем созна­нии.

С невероятным трудом я поднялся на вершину. Однако подняться — это полдела, надо еще и вернуться, потому что, если не вернешься, все равно, поднялся ты или нет. Об этом я подумал, лишь стоя на вершине, когда окинул взглядом синее небо, край которого окра­сили золотом и кармином последние лучи заходящего светила. Дурное чувство охватило меня, и я стал поспешно спускаться. Но было уже поздно. Стемнело, когда я был на середине пути вниз. Часто приходилось мне слышать: «он провел ночь без сна», «он не спал всю ночь». Но разве можно сравнить бессонную ночь дома, в тепле и покое, с бессонной ночью на горной вершине, в царстве снегов и льдов, видений и всякой чертовщины? Тем более если тебе пришлось провести эту ночь без палатки и без спального мешка. Хуже холодной ночевки, наверное, мало что может быть для альпиниста.

Ни вперед, ни назад продвигаться я не мог, и холод уже овладевал мной, холод и страх. Все мое существо заполонил страх.

«Ни одна душа не знает, где ты находишься. Кто догадается, что ты застрял на вершине Виа-Тау и за­мерзаешь? Кто пойдет по твоему корявому следу, кто отыщет тебя? Отец? Друзья? Но ведь ты ни словом, ни звуком не обмолвился с ними об этой Виа-Тау! — в отчаянии думал я.— А может быть, это просто штучки шашишеби? Может, это они сбили тебя с пути, завели сюда, чтобы погубить? Скольких знаменитых охотни­ков они одурачили и погубили таким вот образом, а тебя им и вовсе нетрудно провести...»

И я покорился уготованной мне участи. Я застрял на крохотной, в один квадратный метр, площадке, застывший от холода и страха перед таинственными звуками горной ночи.

В Дабдэри шашишеби носятся, бусами увешанные,На головах шлемы блестят железные,Зубы-колья в пасти огненной,—Ой, не ходи за порог, деточка!..—

предупреждающе и устрашающе шептал где-то в темно-сером пространстве старец-сказитель.

Но надо выдержать, надо как-то взять себя в руки, приободриться, не то они сбросят меня в пропасть. И никто на свете не узнает, как я погиб и где.

Но если даже я не разобьюсь, уцелею, как устоять перед все усиливающимся холодом? Надо что-то пред­принять, иначе на дикой вершине Виа-Тау останется мое жалкое ледяное изваяние... На счастье, в памяти всплыли вдруг слова Белого старца. Однажды ему тоже пришлось провести ночь на перевале, и, чтобы не за­мерзнуть, он до самой зари плясал «Шинаворгили»...

И я со всей серьезностью и сосредоточенностью стал прыгать и размахивать руками. Я так утрамбовал свою площадку, что мне позавидовали бы рабочие, трамбующие асфальт. Порой, несмотря на прыжки и скачки, меня одолевал сон, голова моя клонилась книзу.

В прошлом году мой двоюродный брат, опытный и бывалый шофер, разбился на трассе Зугдиди — Местиа. Сперва мы не знали, что с ним, и не особенно волновались, думая, что он свернул в какой-нибудь из ближних городков, подвозя кого-то из друзей или знакомых. Но спустя неделю после его исчезновения пассажиры автобуса, совершавшего рейсы по тому же маршруту, заметили на берегу Энгури выброшенные водой матрасы. А брат вез в Местиа именно матрасы для больницы. Мы поняли, что он стал жертвой аварии. Принялись его искать. Проследовали берегом Энгури вплоть до самого моря, но нигде не обнаружили ни машины, ни брата, словно земля поглотила обоих. На­конец на широком, совершенно спокойном отрезке магистрали мы обнаружили следы автомобильных по- ' крышек, ведущие к обрыву.

— Раз он ехал ночью один, надо было петь,— сказал самый старший из Хергиани,— или остановиться где-нибудь и ждать зари.

Так и не нашли мы двоюродного брата. Ни машины его никто нигде не видел, хотя бы обломков,— ничего. Ничего, кроме того рокового следа, что вел к обрыву. По-видимому, Энгури увлек свою добычу в море.

«Надо было петь, раз он ехал один»,— припомни­лись мне слова моего родича. И я запел дрожащим, прерывающимся от страха и холода голосом:

«Дала коджас хелхважале, рэроша, раша...»

Я пел о богине охоты, просил у нее помощи и под­держки.

Спел я и «Лилео» — древний гимн солнцу. В нем обращаются к светилу с просьбой поскорее взойти из-за гор и рассыпать свои всеутешающие животворные лучи. И я просил золотое светило поскорее рассеять мрак, осветить звериные тропки Виа-Тау, невидимые и неизвестные мне, помочь найти один-единственный безопасный путь — обращенный к Холанарским полям снежный склон, по которому я, может быть, сумел бы благополучно спуститься с этой недоброй вершины.

...С тех пор я знаю:

Если не хочешь, чтобы сон сморил тебя, не хочешь безвременно погибнуть — пой!

В тот же год Михаил занял первое место в сорев­нованиях по скалолазанию на первенство лагеря. Затем он одержал победу в соревнованиях на первенство ущелья Адил-Су и завоевал право на участие во все­союзных соревнованиях.

В Крыму, на склонах Крестовой горы, в которых участвовали сильнейшие альпинисты СССР, он стал чемпионом.

Осень 1952 года оказалась счастливой для Михаила Хергиани, до тех пор никому не известного молодого альпиниста, скромного, неразговорчивого парня из вы­сокогорного уголка Грузии — Сванэти. Эта осень при­несла ему первые золотые трофеи, которые отныне будут приумножаться год от года.