Мирон Хергиани - Тигр скал
...От волнения Минаан ничего не видел, кроме башни и столба.
Шум толпы, казалось, гудит в его теле. Шум подхватил его, повлек... Он слышал только шум... Но еще несколько шагов — и первый снежок, угодивший в плечо, отрезвил его, привел в себя. Первое, что промелькнуло в голове,— сожаление о том, что он не послушался мать. Утром она заклинала всеми святыми: оденься потеплее, простудишься. Но он не внял ее просьбам... А эти снежки — как свинцовые катышки...
На башню взобрался быстро. Правда, от снежка, стукнувшего по затылку, на миг чуть не потерял сознание, но все же втащил свое тело на зубец башни. «Это наверняка Гвегну метнул, никто другой...» — подумал он. Второй снежок попал в шею... «А это Джохан»... Еще один снежок с силой скользнул по мочке уха — словно кусок мяса содрал. «Это, верно, подарочек Чар-голи... Спасибо, ребята, большое спасибо!..» — иронически поблагодарил он товарищей. А самое обидное, что эти самые снежки он своими руками скатывал, отжимал!..
На столп взбирался ловко, легко, как кошка. Тело послушно подчинялось ему, ноги и руки работали цепко, сильно. Гул толпы доносился снизу. Им овладело странное ощущение, будто именно этот гул поднимает его наверх.
«Еще немного, и будет легче, еще немного»,— подбадривал он себя.
В этих размышлениях он неожиданно для себя оказался почти вровень с крестом. Шум внизу усилился. Еще один рывок, одно усилие — и он взметнулся вверх, очутившись едва ли не выше уровня креста. Теперь толпа ревела. Он обвился вокруг столпа ногами и всем телом. Руки вцепились в перекладины креста, и он расшатывал его, дергал, пытаясь отодрать от столпа.
— Бросай к храму!.. К храму бросай!..— орали из-под липы.
Гости ринулись к храму на случай, если он бросит крест в ту сторону.
— Бросай ниже, к полям! — крикнули еще.
Лагамцы стремились внести замешательство в ряды «противника», рассредоточить его силы, сбить с толку.
Жители Сэт-Лахтаги понеслись к полям.
Михаил метнул зоркий взгляд на бурлившую площадь — точно хищная птица, высматривающая добычу.
«Ни к храму, ни в поля не кину. Вон метатели снежков стоят себе, никто на них не обращает внимания, туда и кину. Уж они позаботятся о кресте... Заодно авось кому-нибудь по голове бабахну — в отместку...» — беззлобно усмехнулся он.
А снежки со свистом рассекали воздух, но летели мимо.
Он с силой запустил крест к липам и задел-таки кого-то из метателей.
Крест вручили самому быстрому бегуну — Гуа Палиани, а тот — дай бог ноги — припустил к сельской околице.
— Эй вы, забегайте ему наперерез! Чтобы не проскочил! — подзадоривал своих махвши противников.
— А ну давай! А ну не робей! — орал мужчина со шрамом на щеке. Сам-то стоял на месте, словно примерз, орал, руками размахивал да хохотал. — Видали, как обдурил нас этот желторотый, а! Вокруг пальца обвел! Ай-яй-яй! — Михаил в это время скользил, извиваясь, по столбу вниз. — Кто мог думать, что этот юнец, у которого молоко на губах не обсохло, так нас одурачит! — разглагольствовал мужчина, но вокруг него почти никого и не осталось, и он обращался в основном к старику Тамби.
Только и Тамби было теперь не до него. Он, словно полководец, то и дело простирал указующий перст, отдавал распоряжения молодым. Правда, голос плохо его слушался, и он негодовал на себя за это, злился. В молодые годы Тамби, бывало, как крикнет, только уши затыкай. Только голос у него был громкий, звучный, красивый, ведь он считался первым певцом в ущелье. Ни празднества, ни заупокойные трапезы без него не обходились — нарасхват был Тамби. А теперь вместо зычного окрика такой хриплый звук вырывается из мощной некогда глотки, что самому тошно. Еще этот выскочка тут зудит, его-то никто не спрашивает, чего он разорался. Он ужасно раздражал. Тамби обернулся к несносному крикуну со шрамом.
— Этот юнец,— сказал он ему, указывая на Михаила,— хорошо нас проучил, но иные дураки только пыжатся и ржут, ни на что другое не годны.— И, чтобы немного смягчить свою резкость, добавил: — Вот, взгляни на тех ребят, семь потов с них сошло, а башню взять не сумели. А юноша, у которого и пушок-то над губой не появился, всех нас обскакал, вот оно как! Это дело, понял? — И он кашлянул, давая понять, что разговор окончен.
— Хе-хе-хе!..— самодовольно усмехался крикун со шрамом, которого звали Иесав.— Если бы не я, никто из них не додумался бы наперерез бежать, так бы и потеряли крест!.. Хе-хе!..
Тамби бросил на него гневный взгляд и, словно отгоняя надоедливую муху, махнул рукой, а потом обернулся к парням, которые обступили башню:
— Эй вы, чего возитесь! Или эта башня из известняка построена? Живо, живо, не робейте!
— Пусть кто-нибудь из вас заберется наверх, расшатайте столп, как следует расшатайте! — поддержал Тамби и Иесав. Потом поглядел вслед тем, кто бежал за Гуа, и завопил: — Давай-давай-давай! Еще немножко, еще — и крест наш!..
Смекнув, что его вот-вот догонят, Гуа схитрил — вильнул в сторону и побежал к дому Гварлиани, откуда было рукой подать до заброшенной башни Барлиани. Туда он и кинул свой трофей.
Крест, спланировав, опустился на крышу башни, но вход в нее был заложен, а это означало, что крест там и останется.
Теперь гости со всем пылом принялись раскачивать натлисвети. Надо было овладеть хотя бы столпом и увезти его с собой. Лагамцы старались им всячески мешать. Они пытались пробиться к столпу, но сэт-местийцы превосходили их численно, а это сейчас было решающим. Вскоре натлисвети под ликующие крики был повергнут. Его поволокли через улицы Лагами на ларельские нивы.
***На следующий день грузинские альпинисты вместе со всеми вышли на трассу. «Охотники-сваны в столетнем возрасте преследовали туров по скалистым кручам, — думал Михаил, — у них и колени были крепкие, и зрение зоркое, и рука сильная».
Пройдено почти полстены, пройдено хорошо, но не-обходима большая скорость, необходимы секунды. Эти секунды он должен вырвать у скал, вырвать во что бы то ни стало. Он слышит снизу крики болельщиков: «Миша, бери вправо! Вправо бери!..»
Но нет, он идет по прямой. Почти слившись со скалой, продвигается прямо вверх. Вот уже некуда поставить ногу... Уже обеими ногами он повис в воздухе, повис на руках на выступе скалы. Пальцы впились в скалу, они ищут опору, трещину, выбоину...
Снизу кричат в отчаянии, душераздирающе:
«Миша, вправо! Вправо забирай!..»
Нет, он все же поднялся прямо, потом начал спуск и пришел к финишу, выиграв две минуты! На тот карниз никто бы не взобрался. Тот карниз стоил двух минут.
Вскоре все закончилось. Словно шторм на море улегся — так, волна за волной, спало возбуждение и участников, и судей, и зрителей. И как оно там ни выло, все смирились и примирились со своей судьбой: кто торжествовал победу, кто переживал горечь поражения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
