Воспоминания жены советского разведчика - Галина Александровна Курьянова
– Валюха, у тебя там ничего не горит?
– Ой! Б… Да это мои яйца горят! У-у-у, ты посмотри что с кастрюлей! Как пригорела! Да ты шо! Разве это сгорела! Так вот она таки раз горела!!! Она у меня горела до сих пор! (показывает до каких) Эта падла у меня с 1960 г. Проснусь ночью, думаю: «Вот какая-то б… горит! Ах ты, ё… мать! Так это же я б…! Вот это ж таки качество: ототрешь – и всё. А эти… Аньку Мякотных знаешь?
– Нет…
– Ну как нет! Ну, на слуху фамилия! Да она все время в 10 «А» училась, еще Светка Светличная у нее подруга была; Светка – председатель комсомольской организации. Отец у неё проводником работал тогда «Ростов-Тбилиси».
– У кого? У Светки?
– Да у Аньки же! Так идем через балку (это овраг), знаешь?
По Зеленоградской, так она стоит в калошах из шин сваренных или в мужских рваных, в куфайке (ватные простеганные куртки) обтрепанной… Одна зеленая сопля из ноздри висит, другая на подходе. Проводит та-а-а-ким взглядом тех, кто почище одет, да и плюнет вслед, зельма! А всего четыре года! («Зельма» – ростовское слово, обозначающее вредная, хитрая, злая (в четыре года-то!) А я брала себе так… на потом, про запас… (Валя окончила Институт народного хозяйства и работала товароведом в самом крупном универмаге Ростова). Я ж уже была заведующей отделом. Ну и девочки попросят: «Ой, Валентина Митрофановна, возьмите и нам!».
Ну а я что?! Конечно, возьму… Приду, положу в стол. А Зотова, такая зараза, и где только такие отмычки доставала… Ну обязательно все рассмотрит-пересмотрит!
– Кто? Мякотных?
– Да какая Мякотных! Я же говорю – Зотова, бухгалтерша. И если у неё, не дай Бог, нет такого, что у меня, побежит, собака, в ту секцию и пока не заберет, не успокоится… Это еще в бухгалтерии. А уж в юротделе – это Анька. Я взяла себе три чайника.
– А зачем три?
– Как зачем? Один Ирине (дочка), другой себе, третий про запас или кому-нибудь подарить. (Кстати, Валя – добрейший души человек, а уж в пору повального дефицита красный чайник в крупный белый горох был бы царским подарком). Прихожу – один чайник! Отполовинила! «Анька! Когда ж это кончится?» «А что? А что? Мне тоже нужно!» ЕЙ ну-у-у-ужно! А на какой хер мне нужно, что ей нужно! А у Ирины три чайника. При всех этих строительствах два чайника изуродовали. Она потом купила еще один. А я разбирала сарай и еще нашла – вот он мой дорогой! А этот (кивает на свой чайник) и горел, и плавился, и эмаль отскакивала внутри и снаружи. Во! Советское – значит качественное! Нет. Отечественное – отличное! (задумалась, пауза) Или наоборот… За бугор делали – вот это качество,
вот это отличное. Дуршлаг у меня и шумовка. Видишь? У дуршлага только кусочек отвалился. А шумовка? Отечественная! Вот то-то и оно. Лёнька привез машину советскую, друг Виктора. Он ему оформлял «Волгу» списанную. Лёнька с ним в Германии служил ещё тогда. Так у неё чуть борта внизу подржавели. А сейчас? Ткнешь пальцем – всё… А ты говоришь…
(Тут я попросила листок бумаги, чтобы записать этот монолог, очень милый и действительно своеобразный. Именно так часто говорят в Ростове.)
Впрочем, есть ещё один разговор…
Мы едем в автобусе. Валя здоровается с женщиной сидящей напротив. Выходим.
– Видела её? Вот эту женщину, с которой я поздоровалась в автобусе? Это она жила в том доме напротив, что горел, рядом с Женькой. Ну, Женька, что была у Наташки на свадьбе, ты на фотографии видела, такая темненькая, по-моему, татарочка. Такая симпатичная, маленькая. Подружкой была, голубое еще платье у неё. Она ещё вышла за этого сыночка, который подсел на наркоту, Колька. Не побоялась… Так это Танька, её свекровь.
– Кто?
– Ну, Танька, Колькина мать. Она теперь переехала в другой дом, кирпичный, а этот сгорел… Я тебе показывала. Два раза горел»… – сказала она многозначительно.
Бабушка же и дед Валентины выходцы из украинских земель. Бабушка «з мещанских» очень гордилась тем, что её муж был, как она не раз повторяла, «з паньскiх» и, что он был «дюже» грамотный, т.к. окончил церковно-приходскую школу, газеты «чiтав i, удоль i у поперэк». Однажды, читая газету, он медленно произносит: «У Кiеве Його Iмператорськое Величність зустрічали з хлібом, з сілью, з гім…? З гiм…! З гiмнОм?!
Отож доїздивься!!!», – и недоуменно отложил газету. В их семье эта фраза стала классической.
У своей школьной подружки я увидела и настоящий снимок НЛО.
Этот снимок сделал её брат, живущий в Новороссийске: на фоне тёмного неба над городом парит предмет в виде песочных часов с прямыми, но не яркими лучами-стрелками вдоль обеих колб «часов». Сам предмет окружён рассеянным ореолом, но его контуры выявлены очень чётко. Слева от «часов» парит «тарелка», тоже хорошо просматриваемая. Фотографию отправляли в какой-то институт, занимающийся такими проблемами.
Им ответили, что снимок не сфальцифирован. Ну и всё… А что, собственно, ответить? Сейчас сами учёные никак не разберутся, что же за предметы летают в нашем небе: внеземного разума или созданные руками земных конструкторов. Ну, да Бог с ними!
Вернемся всё-таки к нашим с Валей школьным годам, когда мы если что-то и рассказывали, то более ёмко и без отступлений. А сейчас у всех издержки возраста, и говорим мы с мельчайшими подробностями.
Уже тогда, где-то в 9 классе, мы осторожно и неумело начинали пользоваться так называемой косметикой. Тушь для подчернения ресниц: поплевав на мыло, частым гребешком соскрести с него тонкий слой и натереть этот слой обычным черным рисовальным карандашом. Потом этой вязкой субстанцией чуть-чуть провести по ресницам или бровям, кому что надо. Румяна – гофрированная мягкая бумага. Из неё делали искусственные цветы, а девушки-подростки румяна и прекрасно освежали цвет лица. Рассыпная пудра «Кармен» в картонных круглых коробочках и с нарисованной головкой типа Кармен, что подтверждалось крутым завитком на щеке и алой розой в прическе. Эта пудра была двух типов: цвета загара и светлая, мертвенно-белого с голубоватым оттенком. Чаще всего мы покупали «загар», а потом смешивали этот загар с зубным порошком до нужного нам цвета. Кстати, такая смесь чуть-чуть подсушивала подростковую жирную кожу и сдерживала появление юношеских прыщей. Жуткие крема со стойким запахом застарелого бараньего жира (мне не приходилось ими пользоваться, но аромат помню), лосьон «Огуречная вода», а для мужского парфюма «Тройной одеколон», считался моветон, его употребляли алкаши и уж,
