Опыт биографии. Невиновные - Феликс Григорьевич Светов

с таким человеком, чтобы разрешить проблему самоотводом, предварительно информировав председательствующего». Кроме проповеди нарушения закона в этом пассаже интересна непоколебимая уверенность в том, что судья не только не потребует немедленного возбуждения против оперативников уголовного дела, но вместе с ними примет участие в преступлении. Между тем присяжные заседатели во время их работы в суде пользуются неприкосновенностью наравне с профессиональными судьями. Разрешение на слежку за ними может дать только коллегия из трех судей, да и то если ей будут представлены сведения о готовящемся или совершенном преступлении. Заметим, во-первых, что в начале заседания суда о возможных предпочтениях присяжного ничего не известно, а во-вторых, склонность к оправданию подсудимого не преступление, а право присяжных, поэтому всякая слежка за ними изначально — преступление. Но мало этого, Законом об оперативно-розыскной деятельности, на который ссылаются авторы статьи, категорически запрещено негласное участие в деятельности федеральных органов государственной власти. То, что суд является именно таким органом, не подлежит сомнению, но это не останавливает разгулявшихся «теоретиков». Впрочем, на этом их рекомендации не останавливаются. По мнению нижегородских законоискусников, нельзя ограничиваться контролем над присяжными. Важный объект «оперативного сопровождения» суда присяжных — адвокаты. Наивный законодатель, рассчитывающий на законопослушность правоохранителей, в законе об адвокатской деятельности записал: «Вмешательство в адвокатскую деятельность, осуществляемую в соответствии с законодательством, либо препятствование этой деятельности каким бы то ни было образом запрещается». Мы теперь знаем, что оперативников не запугать законом, ограждающим присяжных, наделенных высоким статусом судей, — остановит ли их статус адвокатов? Против адвокатов в качестве главного оружия предлагается использовать шантаж: «Получение компромата, грозящего адвокату дисциплинарным производством в квалификационной комиссии и прекращением статуса, является весьма эффективным инструментом сдерживания защиты». Кроме шантажа спецслужбам советуют использовать против адвокатов и другие приемы. Рекомендуется: «Если удастся, омрачать настроение адвокатов. Какие конкретно мероприятия необходимо проводить с этой целью — думаем, объяснять не надо». Способы «омрачения» настроения адвокатов, очевидно, таковы, что теоретики оперативной работы, открыто рекомендовавшие ненасильственные нарушения закона, описание этих «мероприятий» опасаются доверить бумаге. Это уже не вегетарианский правовой нигилизм, прежде присущий нашим правоохранителям. Это слегка припудренный призыв к прямому насилию. Так спецслужбы вместе с исполнительной и законодательной властью, с судьями и «правоохранителями», ведут сегодня согласованную войну с судом присяжных.

Остались далеко позади романтические девяностые — время надежд. Постепенно шаг за шагом изгнаны из нашей жизни достижения первой поры строительства правового государства. Ушли в прошлое выборы депутатов по одномандатным округам, а Государственная Дума перестала быть местом для дискуссий. Отменены выборы губернаторов, а с ними их ответственность перед избирателями. На небывалую высоту поднялись с колен спецслужбы. Судебная реформа сменилась агрессивной контрреформой, укравшей возродившуюся было в России надежду на справедливый суд. На руинах судебной реформы расцвело басманное правосудие с заказными процессами. Повесть Зои Световой — талантливый обвинительный акт современной российской Фемиде.

Зоя Светова

Р. S

Я начала писать повесть «Невиновные» одиннадцать лет назад. Я решила рассказать историю двух незнакомых между собой людей, судьбы которых были связаны одной судьей Мосгорсуда, отправившей их в тюрьму на долгие годы. О них обоих я написала множество статей, изучила их уголовные дела. Это ученый Игорь Сутягин, в книге его зовут Алексей Летучий, и Зара Муртазалиева, в книге она Фатима Мухадиева.

Я не присутствовала на судебном процессе по делу Сутягина, потому что он был закрытым, но сидела под дверью и слышала многое из того, что на нем происходило. Я была на всех заседаниях суда по делу Зары Муртазалиевой. И в Верховном суде, где ей скостили срок на полгода — с девяти лет до восьми с половиной. Рассказывая истории моих героев, я позволила себе пофантазировать, отказавшись от чисто документального изложения событий. Дотошный читатель, возможно, упрекнет меня в сгущении красок. Другой же, имевший опыт общения с российской судебной и тюремной системами, напротив, посчитает мой рассказ недостаточно правдиво-страшным.

Я закончила писать повесть в 2010 году. Заре Муртазалиевой оставалось сидеть в мордовской колонии еще два года. А история Игоря Сутягина получила неожиданное развитие.

В США поймали шпионов, работавших на Россию. Разразился международный скандал. Их взяли под стражу и собирались судить. В то время отношения между Россией и США были столь хороши, что «шпионскую» проблему решили давно проверенным способом: обменом.

Из российских колоний в Лефортовскую тюрьму в Москве привезли семь человек, осужденных за госизмену и шпионаж. Среди них оказался и Игорь Сутягин, отсидевший к тому времени уже одиннадцать лет. Как он мне потом рассказывал, в «Лефортово» ему сделали предложение, от которого, он не смог отказаться. Ему предложили признать вину и написать президенту прошение о помиловании. В случае отказа пугали большими неприятностями для семьи. Сутягин согласился.

Десять россиян, засланных российской разведкой в США, обменяли на четырех наших граждан, среди которых был и Сергей Скрипаль, спустя восемь лет, в 2018-м, отравленный в Солсбери. Ученый Игорь Сутягин оказался в этом обменном списке не потому, что он работал на американские спецслужбы, как на судебном процессе утверждал гособвинитель. Я и сегодня, спустя годы, уверена, что он невиновен. Как невиновны десятки ученых, осужденных за госизмену в последние десять лет. Как невиновен мой коллега, журналист Иван Сафронов, осужденный этим летом на двадцать два года по статье о госизмене. Его история — почти абсолютная калька с «дела Игоря Сутягина».

В 2010 году американская сторона выбрала Сутягина для обмена из гуманитарных соображений. Еще в 2004-м он был признан Amnesty International политическим заключенным. Все одиннадцать без малого лет, что он сидел в архангельской колонии, российские и американские правозащитники боролись за его освобождение. Представился случай — и он на свободе.

С одной стороны, здорово, что так получилось. С другой — невыносимо грустно. Ведь подобное освобождение невиновного человека через помилование с признанием вины (что тоже незаконно: помилование признания не требует) в очередной раз показывает чудовищность российской судебной системы, вырваться из которой можно лишь двумя способами: погибнув в тюрьме, как Сергей Магнитский, или путем обмена, как Игорь Сутягин.

Сутягин живет в Великобритании. Когда я попросила его описать, чем он занимается, вот что он мне ответил: «Я сейчас в одном из британских университетов занимаюсь изучением средневековой британской истории (не знаю даже, как это точно назвать, должность называется Research Associate). У университета большой грант на много лет, под этот грант работает группа преподавателей и непреподающих сотрудников (вот я в их числе), собирает по архивам и старым публикациям материалы — и на основании этого создает новый курс истории для своего университета. Задача — найти новые факты, которые до сих пор традиционно не акцентируются в существующих курсах, чтобы привлечь людей конкретно к этому курсу, показав, что он выгодно отличается от других университетов. Моя работа