Последние бои на Дальнем Востоке - Сергей Владимирович Волков
Прибывшие инспектировать артиллерийские полковники, по-видимому, результатами стрельбы удовлетворились, потому что никаких изменений в офицерском составе батареи не произошло. Через несколько дней после проверочной стрельбы пришел приказ приготовиться к походу и грузиться в эшелоны. Приехал, наконец, в батарею и старший офицер, а командир батареи, после так счастливо проведенного медового месяца, отправил свою молодую жену к ее родителям во Владивосток. Поволжскую бригаду перебрасывали по железной дороге в район станции Уссури, навстречу регулярной Красной армии.
Мирная жизнь окончилась. Начались боевые действия – защита Белого Приморья от красных полчищ.
Б. Филимонов
Конец Белого Приморья{111}
Войска Временного Приамурского правительства после Хабаровского похода
К 1 апреля 1922 года Хабаровский поход войск Временного Приамурского правительства был закончен. Так называемые «белоповстанцы», после ряда побед и поражений, отошли в Южное Приморье и теперь расходились по своим старым квартирам, то есть 3-й стрелковый корпус вернулся во Владивосток и Раздольное, 2-й Сибирский стрелковый корпус стал гарнизонами в Никольск-Уссурийском, Спасске и нескольких иных населенных пунктах по обеим веткам, что к северу от Никольска, части 1-го казачьего корпуса расположились, как и прежде, в районах обоих стрелковых корпусов.
Пройдут года, и национальные-белые русские исследователи будут именовать этот Хабаровский поход «славным», они будут утверждать, что он явился единственным оправданием существования остатков белых армий адмирала Колчака после Красноярской катастрофы, так как без этого похода на север белых войск, под начальством генерал-майора Молчанова, вся история Белого движения в Сибири, после означенной выше Красноярской трагедии, свелась бы к одной лишь пассивной обороне и отсиживанию под крылом интервентов. Белые исследователи будут доказывать, что своим походом на Хабаровск и дальше генерал Молчанов и его «белоповстанцы» доказали, мол, что «порох есть еще в пороховницах» и что, поддержи население активно армию в ее движении на запад от Хабаровска, то, в связи со всеми осложнениями, которые имели красные в то время во всем своем тылу, неизвестно, мол, как сложилась бы дальнейшая судьба России. Красные, советские деятели, со своей стороны, путем радиопередач, киноагиток и газет широко разрекламируют не только по всему Союзу, но далеко за границей своих славных героев, взявших Волочаевку – этот оплот «белобандитов», опиравшихся на японских «интервентов» и «самураев», а также на «гнусного предателя революции» – Бронштейна-Троцкого, который в действительности в описываемую пору являлся главнейшим руководителем Красной армии… Всего не перескажешь, но все это будет через много, много лет после весны 1922 года, весны одинаково тяжелой и безрадостной как для белых, так равно и для красных. Народно-Революционная армия Дальневосточной республики была обескровлена и голодала; антисемитизм буйно развивался в ее рядах; вместе с тем, получив под Спасском встряску от японцев, красные готовы были, при малейшем нажиме на них, драпануть далеко на север. К их счастью, нажимать на них было некому: положение недавних «белоповстанцев» было не лучше: в моральном отношении они тяжело переживали неудачу своего похода на север; в материальном же отношении их положение находилось на грани полного отчаяния. Нелады командования с правительством грозили принять весьма резкие формы, а глухое, все разрастающееся недовольство правительством и командованием грозило полным развалом последней действительной противобольшевистской силе.
Такова была в общих чертах обстановка в Южном Приморье на первые числа апреля 1922 года. Перейдем же теперь к подробностям.
До Хабаровского похода 1-я стрелковая (так называемая «глудкинская») бригада квартировала в Спасске, «семеновские» части, образовавшие в течение похода 3-ю пластунскую бригаду, занимали Гродековский район, а коренная 2-я Сибирская стрелковая бригада стояла гарнизоном в Никольск-Уссурийском. Теперь, после похода, 2-я бригада вернулась в свои старые, достаточно хорошо уже оборудованные казармы, 3-я бригада была поставлена в Спасске, а 1-я бригада сначала предназначалась для занятия трех селений (Тарасовка, Мещанка, Лубянка) примерно на середине расстояния между Спасском и Никольском, а затем получила своим окончательным местом расположения село Ново-Никольское, находящееся в 10 верстах от города Никольск-Уссурийского (по дороге на Полтавку). Квартирьеры 1-й стрелковой бригады были направлены в село, квартиры разбиты, но в самую последнюю минуту последовала перемена и эта бригада была полностью помещена также в самом городе Никольск-Уссурийском. В то же время Поволжская бригада разместилась в самом Владивостоке, а Ижевско-Воткинская бригада – в Раздольном. Весь этот развод войск по пунктам своего окончательного назначения последовал в конце шестой недели Великого поста (между 5 и 10 апреля нов. стиля).
За свое полугодовое (июнь – ноябрь 1921 года) пребывание в Спасске чины 1-й стрелковой бригады сжились с местными жителями, а потому были несколько разочарованы переменой стоянки, тем паче что большинство других частей оказывалось в своих старых казармах. Расположение в деревнях (Тарасовка, Мещанка, Лубянка), с одной стороны, грозило неприятностями (партизаны), но с другой стороны, позволяло также надеяться на сравнительное приволье расположения по частным квартирам. Подгородное село Ново-Никольское с пробольшевистским настроением его населения совершенно не радовало белоповстанцев, а потому весть о расположении в самом городе, в полуразбитых казармах, все же была встречена с известной долей облегчения.
При своем прибытии на ст. Никольск-Уссурийский эшелоны 1-й стрелковой бригады встретились с «анненковцами»: дивизион полковника Илларьева из Западного Китая, пройдя через Пекин, ехал теперь во Владивосток на службу к последнему белому правительству. На офицеров-белоповстанцев анненковцы произвели очень хорошее впечатление: все они от командира до последнего рядового партизана (так они именовали себя) были здоровыми, крепкими физически людьми; молодцеватый вид, подтянутые, с лихо заломленными фуражками и чубами из-под них, они были так не похожи на мешковатых, разболтанных и часто малорослых «каппелевских вояк».
Последняя неделя перед святой Пасхой была потрачена на оборудование казарм и устройство в них. Это особенно касалось частей 1-й и 3-й бригад, попавших в разбитые и совершенно неприспособленные казармы. Пехотные полки 1-й бригады были помещены в непосредственном соседстве с частями 2-й Сибирской стрелковой бригады, но батарея 1-й стрелковой бригады почему-то была помещена совершенно на отлете от всех остальных русских воинских частей, на другом конце города, в военном городке, вместе с семьями своей и 3-й бригад, среди расположения японских войск. Под батарею и семьи была отведена большая двухэтажная казарма, рассчитанная на батальон. Огромная ротная палата дощатыми перегородками, далеко не доходящими до потолка, делилась на ряд маленьких клетей – по одной на семью. Все, что говорилось или делалось, было слышно в соседних клетушках. Наличие маленьких детей довершало гармонию: с раннего утра до поздней ночи в этом «тихом» обиталище стоял невыносимый гул. А между тем чего было
