Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
Роялисты воспрянули духом. Со всех концов страны стали приходить сообщения об их попытках склонить на свою сторону сторонников парламента, которых они считали недовольными, таких как Роуленд Лохарн в Южном Уэльсе и суровый капитан Баттен, ставший теперь адмиралом флота. Вездесущему заговорщику Майклу Хадсону удалось познакомить короля с набросками плана всеобщего роялистского восстания, которое должен был возглавить принц Уэльский, но на этот раз убедить Карла не удалось. Слишком большое число неудач разочаровало его. Он думал о побеге, и корабль, посланный принцем Оранским, долгое время стоял в гавани Ньюкасла «под предлогом возникшего крена». Но король так и не двинулся. Он казался странно апатичным – «угрюмым», как нелестно отозвался о нем один обозреватель, – будто в этот решающий момент своей жизни вдруг стал равнодушен ко всему.
Ковенантеры гадали о причине его молчания. Некоторые считали, что он уже заключил тайное соглашение с индепендентами и потому так спокоен. Тем временем для шотландцев наступило время уходить. 4 декабря в Ньюкасле сообщили, что «2000 фунтов – это все, о чем шла речь три года назад». Ковенантеры судорожно старались обратить короля в свою веру. Ланарк умолял его уступить, священники с удвоенной яростью наседали со своими проповедями. В воскресенье 6 декабря проповедник призвал многочисленную конгрегацию исполнить 51-й псалом: «Что хвалишься злодейством, сильный? Весь день со мной милость Божья! Твой язык замышляет гибель, он подобен отточенной бритве, о коварный». Король не растерялся; властным голосом, которым говорил в моменты кризиса, он заставил конгрегацию вместо 51-го петь 56-й псалом: «Боже, помилуй меня, потому что люди меня затравили, всякий день, нападая, меня теснят».
Бельевр и Монтрей в один голос уговаривали его подписать Ковенант и ехать в Шотландию. Такой была цена французской помощи. Карл быстро обдумал мысль об отречении, чтобы дать своему сыну возможность сделать необходимые уступки, а затем, вернув себе корону, отказаться от них. Но это показалось ему слишком рискованным, и, когда королева и ее советники с энтузиазмом подхватили эту идею, Карл возмущенно отверг ее. «Милостивый Боже, – писал он, – что только не делается, чтобы испытывать мое терпение! Неужели вы верите, что если вы не смогли убедить мой разум, то я подчинюсь вашему или чьему-то еще и пойду против совести?.. В какой безопасности я могу быть, если предполагается, что мой сын дарует то, в чем я отказываю?.. Я заклинаю вас, если вы христиане, не мучьте меня больше… Ибо помните, что доброе дело, как и друзей, нельзя предавать».
Аргайл пребывал в глубокой печали. Он боялся насилия в отношении короля со стороны интепендентов и, хотя утешал себя мыслью, что они еще не стали непререкаемой властью, наверняка понимал, каким неустойчивым был контроль Дензила Холлеса над парламентом. Однако не видел способа увезти короля в Шотландию, не ставя под угрозу священное дело Ковенанта. В разговоре с французским послом он, как бы высказывая мысли вслух, размышлял, будет ли безопасно увезти короля в качестве особо охраняемого пленника, то есть поместить его за решетку, но обращаться с ним, как приличествует обращаться с королем.
16 декабря в Эдинбурге Комитет сословий обсудил, могут ли они принять короля в Шотландии, и большинством голосов решил, что не могут этого сделать. Гамильтон и Ланарк возражали, но хотя оба были искренне опечалены, никто из них не мог предложить альтернативного решения. Сам король в Ньюкасле, услышав, что Шотландия ему отказала, невозмутимо продолжил играть в шахматы.
20 декабря он обратился к парламенту с просьбой разрешить ему свободно приехать в Лондон для заключения персонального договора. Он обещал, что «не станет выдвигать других требований, поскольку считает, что это будет справедливым и во многом способствующим спокойствию народа». Король, который не желает слушать своих подданных, писал он, считался бы тираном, но тогда разве могут подданные отказаться выслушать своего короля?
Они могли. В Вестминстере обсуждали, где организовать место его заключения – его резиденции, как они это называли. И выбрали Холмби-Хаус – загородный дом в Нортам-птоншире, расположенный в отдалении от больших городов, поскольку его можно было хорошо охранять. 23 декабря они подписали финансовый договор, необходимый, чтобы отправить шотландцев домой.
В Рождественский сочельник король попытался бежать, но был сразу схвачен. Охрану его жилища удвоили, а ему сообщили, чтобы с этого момента он считал себя пленником. Несмотря ни на что, французский посол попытался затеять еще один побег. Хантли со своими вооруженными соплеменниками находился в Элгине, и если бы Карл смог добраться по морю до побережья, принадлежащего клану Гордонов, можно было бы поднять в Шотландии новое роялистское восстание. Бельевр уговаривал Дэвида Лесли, чтобы тот посодействовал побегу короля, обещая, что за это его сделают рыцарем ордена Подвязки и пожалуют ему титул графа Оркни. Бельевр считал такую награду вполне достаточной для выходца из бедного шотландского семейства, но он забыл об упрямой шотландской совести Лесли. Его предложение было отвергнуто.
Сделать что-то еще не представлялось возможным. Побег был исключен. Шотландские войска из дальних гарнизонов уже начали последовательно эвакуироваться из Англии. Аргайл покинул сцену своего поражения.
Карл выглядел спокойным. Под почтительным присмотром генерала Лесли он играл в гольф. Затем упрекнул шотландцев в коммерческой глупости: по его словам, они продали его слишком дешево. Через французского посла ему удалось тайком отправить Ормонду зашифрованное письмо. Карл велел ему «перезаключить мир с ирландцами», потому что над ирландскими болотами, подобно болотному огоньку, мелькнула новая слабая надежда. В конце концов Ормонд так и не подчинился английскому парламенту, а гарнизон Дублина отказался служить под началом другого командира. Непосредственная опасность, угрожавшая городу со стороны конфедератов, отступила, поскольку О’Нил и Престон, вопреки указаниям нунция, ссорились, сомневались и тянули время. Дальнейшее развитие ситуации должно было определить время, но неугомонный Джордж Дигби сразу ухватился за эту возможность, чтобы обратиться к нунцию и О’Нилу в интересах короля.
31 декабря 1646 г. король подготовил послание, которое через Бельевра отправил двум королевам: своей супруге и французской королеве-регентше. Оно напоминало последний сигнал бедствия, посланный с тонущего корабля перед тем, как его поглотит непроницаемая тьма. Он писал, что теперь его содержат как пленника, и такие же условия ждут его, когда он попадет
