Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди
И постоянно где-то рядом – взмахи крыльев огромной черной птицы, ангела-губителя. Позвонил Эндрю: у Аллена Гинзберга неоперабельный рак печени, ему осталось жить всего месяц. Потом – еще более тяжелая новость. Позвонила Найджела. У Джона Дайамонда рак горла. Врачи старались внушить оптимизм: это “излечимая вещь, вроде рака кожи, только внутри”, лучевая терапия должна помочь. Семь лет назад от такого же рака успешно вылечили Шона Коннери. “Сплошная незащищенность”, – печально проговорила Найджела.
Незащищенность. С ней он был очень хорошо знаком.
Исабель Фонсека предложила Элизабет устроить свадьбу в Истгемптоне в красивом саду ее матери, за которым начиналось яркое поле, поросшее розовой сиренью, пурпурными и белыми космеями, и это звучало очень заманчиво. Но через несколько дней Элизабет сделала то, что люди частенько делают, – заглянула, когда его не было дома, в его дневник и прочла про тот день в Париже с Каролин Ланг, после чего у них был тяжелый разговор, какие бывают в таких случаях, и Элизабет чувствовала себя несчастной, испытывала незащищенность — по его вине.
Два дня они говорили, и мало-помалу, с рецидивами, она обрела способность отодвинуть это в сторону.
– Когда-то я чувствовала себя с тобой так уверенно, – сказала она. – Мне казалось, ничто не может между нами вклиниться.
В другой момент:
– Я не хочу больше никаких осложнений в наших отношениях. Если что-нибудь еще будет, мне кажется, это убьет меня.
Еще позже:
– Мне по-настоящему теперь важно, чтобы мы поженились, потому что тогда получится, что ты мне не изменял.
– В смысле, в браке?
– Да.
Ей снилась его измена, а ему приснилось, что он встретил Мэриан в магазине органических продуктов и спросил ее, когда она вернет его вещи.
– Я никогда их тебе не отдам, – ответила она и ушла, катя свою тележку.
Потрясение, боль, плач, гнев шли волнами, то охватывали ее, то утихали. До родов оставался всего месяц. И она решила: будущее важнее, чем прошлое. И простила его – по крайней мере согласилась забыть.
– Как, ты говоришь, твоя мама называла то, что помогало ей уживаться с твоим отцом? Не память, а…
– Беспамять.
– Мне тоже она нужна.
Назначили всеобщие выборы, и, если не считать одного жульнического опроса, лейбористы опережали консерваторов на 20 %. После долгой унылой эпохи тори запахло обновлением, чем-то волнующим. В последние дни перед победой Блэра Зафар начал сдавать выпускные экзамены, его родители держали пальцы скрещенными, а Рэб Конноли объявил, что переходит в охрану миссис Тэтчер и его заменит Пол Топпер. Топпер производил хорошее впечатление: сообразительный, приятный, энергичный и чуть менее раздражительный, чем Рэб. Между тем Евросоюз предлагал снова направить в Иран послов, даже не озаботившись тем, чтобы получить хоть какие-нибудь заверения по поводу фетвы. Иран, все более циничный и умелый игрок, ответил тем, что не направил в эти страны своих послов и “временно” запретил немецкому посланнику въезд – просто потому, что руководству страны так захотелось. А он, отвлекшись от политики, отправился на Би-би-си на первую – и прошедшую очень успешно – читку его сценария по “Детям полуночи”.
Журналисты пытались что-нибудь разнюхать про ребенка – многие были уверены, что он уже родился. Мартину Эмису позвонили из “Ивнинг стандард”: “Вы уже там были? Вы его видели?” Ему казалось нелепым, что его просят хранить это в секрете, но в данном случае Элизабет была согласна с полицией. Между тем вырисовывалось имя. Милан – как у Кундеры, да, но, кроме того, от индийского глагола Милана, что означает смешивать, соединять, сочетать; итак, Милан, в котором сошлись, слились воедино разные начала. Не самое неподходящее имя для сына англичанки и индийца.
А потом настал день выборов, и об их ребенке никто уже не думал. Он сидел дома и не мог голосовать, потому что по-прежнему нельзя было зарегистрироваться, не указывая домашнего адреса. В газетах писали, что есть особая процедура, по которой бюллетень может получить даже бездомный; но для него особой процедуры не существовало. Он отодвинул эти горькие мысли в сторону и отправился к друзьям на вечеринки по случаю выборов. Его опять пригласили Мелвин Брэгг и Майкл Фут, но на сей раз обошлось без ужасного разочарования. Другую вечеринку устроили юрист Хелена Кеннеди и ее муж хирург Иэн Хатчисон. Объявили результаты: грандиозная победа “новых лейбористов” под руководством Блэра. Радости не было конца. На вечеринках рассказывали, что незнакомые люди делятся ею в метро – и это в Англии! – что таксисты принимаются петь. Вновь небеса чисты над нами[219]. Возрождался оптимизм, возрождалось ощущение безграничных возможностей. Теперь открыт путь для столь необходимой реформы социального обеспечения, теперь будут выделены пять миллиардов фунтов на новое муниципальное жилье взамен жилого фонда, распроданного в частные руки за годы правления Тэтчер, теперь Европейская конвенция о защите прав человека будет наконец включена в британское законодательство. За несколько месяцев до выборов на художественной выставке, где вручались премии, он призвал Блэра, который, по слухам, не интересовался искусством и, по его собственным словам, читал только книги по экономике и биографии политиков, признать значение искусства для британского общества, понять, что искусство – это “воображение нации”. Блэр, присутствовавший на церемонии, ответил, что задача “новых лейбористов” – воспламенить нацию силой своего воображения, и в тот вечер после выборов, озаренный сиянием победы, легко было закрыть глаза на уклончивость этого ответа. Тот вечер был праздничным. Реальность могла подождать до утра. Годы спустя, вечером после избрания Барака Обамы президентом Соединенных Штатов, он испытывал те же чувства.
Через два дня наступил трехтысячный день после фетвы. Элизабет выглядела необыкновенно красивой, до родов оставалось совсем немного. Кто-то залез в машину Клариссы и забрал сумку со всеми кредитными картами, а заодно солнечные очки Зафара, которые, видимо, приглянулись вору. Вечером они отправились на вечеринку, которую по случаю победы устроила для Тони Блэра газета “Обсервер” в так называемой Крипте кровоточащего сердца, – на вечеринку, которую колумнист газеты Уилл Хаттон назвал “актом рукоположения”. На ней новая блэровская элита – Гордон Браун, Питер Мандельсон, Маргарет Беккет, обе Тессы (Блэкстоун и Джауэлл) – радушно встретила его и приняла как друга.
Были там и Ричард и Рути Роджерс, Нил и Глинис Киннок. Нил притянул
