Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф
В четверг или в пятницу, я отправляюсь в Будапешт на четыре или пять дней. Затем я вернусь сюда, и отправлюсь в Италию, где сяду на корабль до Нью-Йорка. Венгрия – самая далекая земля от дома. Венгры кажутся мне странным, почти что восточным народом. Я предвкушаю восторг от города, и от того, что я там увижу – все, кто был там, рассказывали о его красоте. Интересно, есть ли там хорошие картины, смогу ли я найти с венграми общий язык. Мне не хочется быть туристом, которого как ребенка возят по главным улицам, а гид рассказывает обо всем по памяти на английском или французском языке. Я никогда этому не поддамся. В Вене я был во многих местах, расскажу тебе о них, когда вернусь домой. Я по-прежнему считаю, что Вена красивый и очаровательный город, здесь такой колорит, какого нет нигде. Есть в этом городе и грусть, которую я не замечал в то великолепное лето, когда мы были здесь. Здесь многолюдно на всех улицах, опера и театр открыты – это навевает грусть. Познал я тысячу и одну грусть в этом городе, но об этом расскажу тебе позже. Сейчас скажу лишь следующее: старый город очарователен и интересен, здесь находится опера. Нет здесь причудливости старого Франкфурта, но именно здесь можно оказаться на старой узкой улочке, со старинными, великолепными домами, в красивом стиле барокко.
Алине Бернштейн
Четверг [1 ноября 1928 года]
Твое трудолюбие вызывает у меня зависть и печаль. Я хочу работать из-за всех сил. Жаль, что я не увидел «Гедду Габлер», [пьеса Генрика Ибсена, впервые была поставлена в 1891 году] надеюсь, театр «Сивик» будет давать показы этой пьесы весь сезон, тогда я ее увижу. Дорогая Алина, письма мои не были веселыми, но они полны любви, заметила ли ты это? Думаю, единственный раз я испытал чувство горечи, когда мне показалось, что ты пишешь мало. Видит Бог, я написал слишком много. Я ставлю точку в этом письме. Сегодня я собираюсь посмотреть великолепных Брейгелей, а так же другого великого художника – Пахера. [Михаэль Пахер (1435–1498) – тирольский живописец и резчик по дереву] Да благословит тебя Господь. Хотел бы я снова увидеть твое лицо. Том
Алине Бернштейн [*]
[Вена, 1 ноября 1928 года]
Дорогая Алина:
Единственное, что мне хочется писать, это бесконечное письмо тебе. Ты единственная с кем я могу и хочу говорить – мое одиночество стало походить на ужасную шутку. Каким-то образом, я утратил способность нарушать свое молчание. Венцы – народ дружелюбный, приятный, я уверен, что мне не составит труда поговорить с ними, что я и делаю время от времени, когда встречаю их, особенно в кофейнях, которые являются их домом. Но это не настоящая беседа, а какой-то глупый лепет: «Вена вам нравится?» – «Да, она очень хороша, и люди очень приятные». «Вы давно здесь?» «Уже две недели, и, возможно, пробуду здесь еще неделю. Скоро я поеду в Будапешт. Вы знаете Будапешт?» «Он очень хорош». «Я слышал про это», и так далее. Тем временем мое сердце, душа и разум, склонились над крышей и смотрят вниз на эту глупость, как горгульи Нотр-Дама. Я живу в странном мире. Я могу целый час кружить над картой Вены, которую ношу в кармане, изучая огромную паутину улиц. А потом вдруг выбегаю на Ринг, ловлю такси и выкрикиваю какой-то адрес на окраине города, о котором водитель никогда не слышал. Ему приходится изучать мою карту – мы едем и едем, пересекая большие расстояния – сегодня это было большое голое пятно на карте, обозначенное как Спортплац. Когда мы туда приехали, то увидели огромное поле травы с забором вокруг, которое используется как футбольное поле. Вокруг стояли обшарпанные здания с маленькими магазинчиками на первом этаже и людьми, в окнах второго этажа. Водитель удивился и взглянул на меня, чтобы понять, не совершил ли я ошибку. Но я выскочил из такси, заплатил ему и побежал за угол забора, пока он не уехал. Потом я пошел дальше, прямо по длинной улице, которая, казалось, достигала Волшебных гор – мягких холмов Венского леса, вырисовывающегося на горизонте. Это был День всех святых – большинство магазинов были закрыты, и люди вышли на улицу. Почти все они шли в том же направлении, что и я, – к Волшебным горам. Ставни в большинстве маленьких магазинчиков были закрыты, во всем царила странная тишина, как мне показалось. Это было удивительно похоже на сон, в котором мне снилась темная улица и темные дома с закрытыми ставнями. На улице был только свет и звук, который исходил от карнавала. Я пришел на карнавал, катался на карусели, окруженный шумом, огнями и множеством людей. Затем мне показалось, что я смотрю сквозь решетку ярких деревянных ворот на темную улицу (с карнавала). На этой улице не было ни звука, ни машин, ни движения, кроме огромной толпы людей, которые молча и уверенно шли в одном направлении. Они не разговаривали друг с другом, не поворачивали головы, – даже когда они проходили мимо ворот карнавала и над ними падал белый свет. Я видел, что в белом свете лица этих людей
