Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

«Здесь всё мертво: и гор вершины…»

Здесь всё мертво: и гор вершины,И солнцем выжженная степь,И сон увянувшей долины,И дней невидимая цепь.Всё чуждо здесь: и волны моря,И полукруг туманных гор…Ничто, ничто не тешит взор,Ничто уж не развеет горя…Я знаю, в блеске красоты,В тени унылого изгнаньяПереживут меня мечтыДавно разбитого желанья.И эта степь в тоске унылойМне будет мрачною могилой…25/ Х, 1920, (14 лет), Севастополь

Ирина Кнорринг с детьми дяди, Б.Н.Кнорринга. Елшанка

Ирина Кнорринг с матерью

КНИГА ВТОРАЯ. Константинополь-Бизерта (Сфаят) (1920–1923)

«Всё кончено. Разрушены желанья…»

Всё кончено. Разрушены желанья,Поруганы заветные мечты.Опять, опять забытого страданьяЯ узнаю знакомые черты.

Я узнаю — в холодном сердце сноваБезмолвная тоска по-прежнему лежит,Гнетут судьбы жестокие оковы,Дыханье смерти душу леденит.

Нет воли у меня. Желанья безобразны.Душа моя мне кажется смешна,Мечты так грубы, пошлы и бесстрастны.…И жизнь, как туча грозная, мрачна.

7/ XI, 1920. Константинополь. Дредноут «Генерал Алексеев».

На чужбине. Отрывок («Брожу по палубе пустынной…»)

Посвящается Тане

Брожу по палубе пустынной,Гляжу в неведомую даль,Где небо серое, как сталь,И вьются чайки цепью длинной.Передо мною, сквозь туман,Как серый призрак, как обман,Видны строенья Цареграда,Над бездной вод, в кругу холмов,Мечетей, башен и дворцовТеснятся мрачные громады…А там, за бледной синей далью,Чуть отуманенной печалью,За цепью облаков седых,Где чайка серая кружится,В глухом тумане волн морскихМоё грядущее таится…

17/ XI, 1920. Константинополь. Дредноут «Генерал Алексеев».20-й кубрик. Темнота. Духота. Сырость. Крысы пищат.

Не говори («Таи в себе глубокое страданье…»)

Таи в себе глубокое страданье,Не говори, что жизнь твоя пуста,И пусть печать зловещего молчаньяСомкнёт твои весёлые уста.

Не говори, о чём ты тосковала,Под маской скрой унынье и печаль,Не говори, что сердце жить устало,Не говори, чего так больно жаль.

Таи в себе стремленья и желанья,Не открывай своих заветных грёз,Не жди от мира капли состраданья,И пусть печать унылого молчаньяСмирит поток твоих душевных слёз!..

28/ XI — 11/ XII, 1920. «Константин», Мраморное море

«Для себя мне улыбки не нужно…»

Для себя мне улыбки не нужно,Я не жду для себя упоенья:В этом мире мне тесно и душно,В этом мире мне нет утешенья!

В мрачном мире, унылом, страдальном,Средь волнений житейского моря,Лишь в одном человеке печальномЯ нашла молчаливое горе.

Он душе моей близок тревожной,Столько слёз в его жизни бесстрастной,Перед ним все страданья ничтожны,Перед ним и блаженство неясно.

Для него б я страданья забыла,Я б ему отдала своё счастье,Я б ему свои сны подарила,И холодное слово участья.

Я б ему отдала свои грёзы…Да у воли подрезаны крылья.И унылые катятся слёзы,Бесполезные слёзы бессилья.

17/ XII, 1920. Наварин

«Воздух весенний бодрит и пьянит…»

Воздух весенний бодрит и пьянит,В светлую даль голубую манит,В вольные степи, на зелень полей,Там, где душе веселей, веселей!Там, где привольная даль широка,Там, где, волнуясь, летят облака,Там, где вся радость весеннего дня…Но далека эта даль от меня…Душит тоска всё больней и больней,Бедному сердцу грустней и грустней.Светлые грёзы, минувшие дниБыли лишь звонкие песни одни.Всё, что прошло быстрокрылой мечтой,Кажется в жизни одной лишь чертой.Вольная жизнь широка, широка,Пышная степь далека, далека,Юная жизнь в неизвестность манит,Воздух весенний бодрит и пьянит.

14–27/ XII, 1920. Бизерта. «Константин». Под жёлтым флагом.

«В тот миг, когда душа полна сомнений…»

В тот миг, когда душа полна сомнений,Полна тревог, печали, суеты,Когда глухие, грубые волненьяОставили глубокие следы,

Когда в душе погублено святоеИ мысль работает лениво, тяжело,Иль в грустный час вечернего покояНа сердце тайное унынье налегло,

Когда тоска холодная стремитсяВселить волненья грубой суеты —В тот грустный миг приятно позабытьсяВ ленивом полусне, под крыльями мечты.

Лежать одной, без мысли, без волнений,Забыть весь мир, всё прошлое забыть,И там, в объятьях страстных сновиденийСвои страданья легче заглушить.

6/ I, 1921. Бизерта. «Кронштадт». Мастерская. Среди станков

В карантине («Спустился вечер молчаливо…»)

Спустился вечер молчаливо,Недвижный воздух сны дарит,Молчит немая гладь заливаИ месяц волны золотит.

Спокойно всё. Чуть волны плещут,Повсюду мрак, объятый сном,И маяки, как звёзды, блещутВ туманном сумраке ночном.

Едва освещены огнями,Давно уснули корабли —И там, под лунными струями,Молчит угрюмый лик земли.

«Земля!» О, сколько это словоЖеланий радостных таит,Оно звучит любовью новой,Оно зовёт, оно манит.

Так тянет в рощи, в степи, в горы,Где зелень, счастье и цветы,Уйти от праздных разговоров,От скуки, сплетни, суеты…

Но жёлтый флаг тоскливо вьётся,Но гладь морская широка, —И сердце так уныло бьётся,И всюду хмурая тоска.

Молчит корабль в тиши залива,На мачте красный огонёк.А чёрный берег молчаливоМанит, таинственно далёк.

17/ I, 1921. Бизерта. «Кронштадт»