Юрий Софиев - Синий дым
Остров Иё
Пустынный пляж. В предвидении ночиБесшумно, низко филин пролетел.Кусты и камни абрисом неточнымВ сгущающейся тонут темноте.
Пора идти к белеющей палаткеВ весёлом кипарисовом леске.Над ним колеблется струёю шаткойДым от костра, горящем на песке.
Я знаю, милый друг, что мы усталиИ что живое сердце не гранит.Суровой нежностью,Глухой печальюТрепещут наши считанные дни.
Но вопреки всему ещё не хочешьНи успокоиться, ни отдохнуть!У края надвигающейся ночиБольшими странствиями дышит грудь!
Уж якоря сверкнули мокрой стальюИ цепь медлительно ползёт в лета!Так в радости, надежде и печалиВстаёт последний жизненный этап.
1955, ils d’Yeux«Взаимоотношенья наши…»
«Старый заколдованный Париж…»
Ир. Кнорринг
Взаимоотношенья нашиТяжёлой душат полнотой.Он и любезен мне, и страшенМноговековой глубиной.
От времени и ветра смуглый,Любое сердце расточит.Здесь каждый камень, каждый уголБросает, будит и палит.
И вечером, когда улягусь,Покой мой неосуществим.Колдует он — подобно магу —Колдует за окном моим.
И рыжий тяготеет свод.И пробегающее пеньеПо лунной комнате, и вот —— О, детское почти смятенье —
Врывается, — его ль впущу?— Лоснящиеся кони в мыле,Сто барабанщиков забилиТревогу. В клочья чувства, ум. —Огромный и растущий шумБегущих в ночь автомобилей.
Косяк оконной рамы и портьеры.Сереет щель — неясна и узка —Протяжный гул идёт издалека.Кто угрожает: город иль химеры?
Ты рядом дышишь ровно и тепло.Какая непомерная тревога —Беречь тебя, пока не рассвело,От произвола дьявола и Бога.
Каменщик и «Мыслитель» на Нотр-Дам[23]
Вот арок стрельчатых легчайший взлёт.И лепится под черепицей город.История медлительно течётУ каменного корабля — Собора.
…Бьёт мерно молоток, крошит резцом,И трудится с искусством и любовьюПростой, упорный в малом и большом,Безвестный каменщик Средневековья.
В суровой бедности он жизнь влачит,Он дышит едкой известью и пылью,Не чувствует — и мы не отличим —За огрубелыми плечами крылья.
А, высунув язык, на мир глядитХолодное и злое изваянье,Которое подтачивает, тлитЛюбовью созидаемое знанье.
Но вопреки ему, и вопреки всему,На шаткие леса упрямый мастерВзойдёт, чтоб воплотить, чрез ночь и тьму,Земное человеческое счастье.
«На ярко-красном полотне заката…»
На ярко-красном полотне закатаОгромный лебедь, чёрный и крылатый.На утрамбованной площадке дети…И мы с тобой играли в игры эти.
И мы… но, Боже мой, летят столетья,Тысячелетья и милльоны лет!И вот опять усталость и рассвет,И на закате — чёрной тушью — ветви…
Послушайте, ведь в тридцать с лишним летНас по-иному греет жизни свет.И ты, мой друг, к таким же дням придёшь —Печаль существования поймёшь.
«И вот ещё, ещё одна строка…»
И вот ещё, ещё одна строка,За ней идут придуманные строчки.И три спасительные ставит точкиНеудовлетворённая рука.
Уйти, забыть, рассеять колдовство,Но и немыслимо освобожденье.Так напряжённо жить, в таком смятенье,Так мучиться, не сделав ничего!
1933, Париж, «Числа».ПАМЯТЬ
1. «Нас тешит память — возвращая снова…»
Нас тешит память — возвращая снова,Далёкий друг, далёкие года.И книжки со стихами Гумилёва,Мной для тебя раскрытые тогда.
И (помнишь ли?) далёкие прогулки,Наивно-деревенскую луну,Ночной экспресс, сияющий и гулкий, —Ворвавшийся в ночную тишину.
Ты помнишь ли? — (банальные вопросы!)Но сердце грустно отвечает: «да»!Следя за синей струйкой папиросы,Тебя я возвращаю без труда.
И в суете подчёркнуто вокзальной —(Ты тоже помнишь небольшой вокзал).Сияют мне уже звездою дальнейЛукавые и синие глаза.
2. «Чем сердце жило? Было чем согрето?..»
Чем сердце жило? Было чем согрето?— Ты спрашиваешь. После стольких лет.Простая вера мальчика кадетаДаёт исчерпывающий ответ.
Я никому не отдаю отчётаВ делах моих. Лишь совесть мне судья.Мы честно бились. Ты — у пулемёта,У жарких пушек честно бился я.
И вдруг встаёт за капитанской рубкойОгромный мир — труда, нужды, беды.В нас идолопоклончества следыСтирает жизнь намоченною губкой.
Но были годы долгие нужны,Чтобы иным, своим увидеть зреньемЛюдское горе и людские сны,На прошлое смотреть без сожаленья.
Враги — теперь товарищи и братья,И те, кто были братьями в огне,Как одинаково не близки мне!Как подозрительны рукопожатья!
Но как спокойна совесть и тверда.Свят этот путь скитаний и исканий,Борьбы, сомнений, встреч и расставаний.Путь жалости, свободы и труда.
3. «Был я смелым, честным и гордым…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
