Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Криппса Молотов принял 14 июня.
— В Англии теперь новое правительство, и оно имеет другие взгляды на отношения с СССР, — заявил Криппс.
— Поживем — увидим, — ответил Молотов.
Криппс предложил начать улучшение экономических связей. Молотов согласился, но отметил, что препятствия до сих пор чинились именно английской стороной, и указал на задержание англичанами кораблей «Селенга» и «Маяковский».
Москва была не против сотрудничества с Лондоном, но не безоглядно. В своей телеграмме о встрече с Молотовым Криппс писал: «Единственным аргументом, который мог бы побудить его занять в этот последний час жесткую позицию, было бы ясное, четкое заверение США о сотрудничестве и поддержке»[208]. Однако администрация Рузвельта подобных заверений предпочла не делать. Кроме того, британская сторона тут же организовала ряд «утечек» о переговорах, которые в сообщениях английской прессы приняли форму обсуждения идеи создания под руководством СССР «пакта между Румынией, Югославией и Турцией» с целью «оказать сопротивление германской и итальянской агрессии на восток». Цель Лондона — стравить Москву с Берлином оставалась неизменной, и ТАСС пришлось давать опровержения[209].
22 июня Франция капитулировала. Спешно сформированное правительство Петена подписало в Компьене акт о капитуляции. В Кремле никак не рассчитывали на то, что Франция падет столь стремительно и бесславно. Молотов констатирует:
— Ясно, что дело здесь не только в плохой военной подготовке, хотя эта причина стала общеизвестной. Не малую роль сыграло здесь также то обстоятельство, что французские руководящие круги — не в пример Германии — слишком легкомысленно отнеслись к вопросу о роли и удельном весе Советского Союза в делах Европы. Перед народом Франции стоят теперь тяжелые задачи залечивания ран, нанесенных войной, а затем и задачи возрождения, которое, однако, невозможно осуществить старыми методами[210].
Рушилась одна из основных установок Сталина и Молотова — на длительное противостояние двух империалистических блоков. Но при этом значение СССР, оставшегося единственным противовесом Германии на континенте, в мировой политике осязаемо выросло. В Лондоне сочли, что настало время попытаться серьезно говорить с Москвой. В утвержденном кабинетом послании британского премьера ключевыми были слова: «В настоящее время проблема, которая стоит перед всей Европой, включая обе наши страны, заключается в следующем: как будут государства и народы Европы реагировать на перспективу установления германской гегемонии над континентом»[211]. 1 июля Сталин и Молотов около трех часов разговаривали с Криппсом, что само по себе явилось важным моральным стимулом поддержки англичан в трудную минуту. Суть беседы британский посол удачно суммирует в нескольких фразах: «Сталин полагается на наше господство на морях, способное предотвратить установление Германией господства в Европе, по крайней мере, до тех пор, когда Советский Союз будет подготовлен. Он намерен относиться к нам дружественно и не быть бесполезным в нашей борьбе с Германией при условии, если мы также желаем быть полезными доступным для нас образом. Но он не сделает открыто ничего такого, чтобы раздражать Германию в настоящее время или чтобы разорвать свое соглашение с ней»[212].
Ничто так не раздражало Германию, как сам факт англо-советских переговоров, и поэтому их предварительным условием была полная конфиденциальность. Однако детали встречи со Сталиным, ставшие известным слишком многим в Лондоне, вновь попали в печать. Криппс был в отчаянии. Не дремали и немцы. В начале июля они предали гласности захваченные ими во Франции документы с детальными англо-французскими планами (с участием Турции) нападения на Советский Союз на юге и на севере. Диалог сорвался. Чтобы избежать конфликта с немцами, Кремль решил в общих чертах информировать их о беседе с Криппсом, что Молотов и сделал 13 июля. Шуленбургу была вручена бумага, смысл которой сводился к тому, что Англия относится к Германии как к противнику в войне, тогда как СССР продолжает придерживаться нейтралитета.
События во Франции заставили форсировать решение вопроса с прибалтийскими государствами, где сохранялись правительства, проявившие нелояльность Москве во время советско-финляндской войны и поддерживавшие крепнувшие контакты с гитлеровским руководством. В Балтийской Антанте советские дипломаты видели опасность создания «тайного военного союза между тремя Балтийскими странами, который направлен против СССР»[213]. 17 мая Молотов информировал Шуленбурга о намерении СССР присоединить балтийские страны и Бессарабию. Хильгер заметил после встречи: «Было очевидно, что советское правительство, обеспокоенное быстрыми успехами Германии во Франции, решило расширить и усилить свои позиции в этом регионе и добиться максимума преимуществ от соглашений с Германией о разделении сфер интересов»[214].
Первый звонок для прибалтов прозвучал 24 мая, когда Молотов вызвал литовского посла и вручил ему два документа, в которых речь шла о фактах исчезновения советских солдат. 7 июня в Москве принимали литовского премьер-министра Меркиса. Молотов призвал покарать ответственных, а также обвинил литовское правительство в нелояльном отношении к СССР, упомянув Балтийскую Антанту. А 14 июня последовало заявление советского правительства с требованием сформировать правительство, «которое было бы способно и готово обеспечить честное проведение в жизнь советско-литовского Договора», предоставить «свободный пропуск на территорию Литвы советских воинских частей для размещения их в важнейших центрах Литвы». Ответ ожидался к 10.00 следующего дня.
— Должен ли быть новый кабинет к 10 часам утра 15 июня? — поинтересовался глава МИДа Урбшис.
— Это не обязательно, кабинет можно будет составить позднее. На другой день, например. Но при обязательном условии, что все требования советского правительства будут приняты в срок[215].
Президент Сметона был полон решимости оказать сопротивление с оружием в руках, но главком генерал Виткаускас отговорил его от этой затеи. Утром 15 июня Урбшис доложил Молотову, что условия Москвы приняты и создается новое правительство во главе с генералом Раштикисом. Сметона со свитой перебрался в Германию, временным президентом стал Меркис. В 14.00 16 июня Молотов пригласил латвийского посланника Коуиныпа и ознакомил с заявлением правительства, которое почти дословно повторяло то, что читал Урбшис. Ответ ожидался к 23.00 в тот же день.
— Нельзя ли увеличить этот срок? — поинтересовался посол.
— Это не личное заявление Молотова, а заявление советского правительства. Сам я не могу
