Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
М.Ю. Лермонтов на вопрос о том, что сделал Наполеон «для вселенной», ответил так: «В десять лет он подвинул нас целым веком вперёд»[2157]. Опережая своё время на полтора столетия, Наполеон шёл к европейской интеграции (которую он сам контролировал бы под знаменем идей Просвещения). О будущей единой Европе он говорил как о «прекрасной мечте цивилизации»: «Всюду единство законов <…> Общеевропейский кодекс (разумеется, Code Napoléon! — Н.Т.), общеевропейский суд, одна монета, один вес, одна мера <…>. Вся Европа — одна семья, чтобы всякий европеец, путешествуя по ней, был бы везде дома»[2158]. На этом пути Наполеон достиг недосягаемых до него высот и «споткнулся, — по выражению Аркадия Аверченко, — только тогда, когда дальше идти было некуда»[2159]. Не зря в 1932 г. знаменитый англичанин (историк, романист, поэт, эссеист) Хилэри Беллок заявил: «Если Европа в итоге объединится, то этому, несмотря ни на что, мы будем обязаны Наполеону»[2160].
Трагедия Наполеона заключалась в том, что свои передовые идеи, законы и установления он навязывал отсталым народам силой. В результате, он «додразнил другие народы до дикого отпора, и они стали отчаянно драться за свои рабства и за своих господ»[2161]. Покорив Европу и облагодетельствовав её (как ему казалось) своими преобразованиями, он восстановил её против себя. «Ужасная дубина, которую он один мог поднять, упала, наконец, на его собственную голову», — так сказала об этом Жермена де Сталь[2162]. С 1808 г., когда Наполеон был вынужден бороться с феодальными коалициями одной рукой (другая была занята в Испании), и особенно с 1812 г., когда в снегах России погибла его Великая армия, он был исторически обречён. Совершенно прав академик Е.В. Тарле: «В его исторической судьбе удивительно вовсе не то, что он в конце концов погиб, но что он мог столько времени продержаться в том безмерном величии, которое он для себя создал»[2163].
Оригинально объяснил главную причину падения Наполеона великий Оноре де Бальзак словами одного из героев своего романа «Сельский врач»: «Он больше, чем человек, — тяжёл он был для земли, и земля разверзлась перед ним, вот и всё»[2164].
«И стало, наконец, вселенной / Невмоготу носить тебя», — перекликался с Бальзаком, обращаясь к Наполеону уже в следующем столетии, классик русской поэзии Валерий Брюсов[2165].
Критики (развенчатели и ниспровергатели) Наполеона обычно стараются представить его всего лишь выразителем и даже простым исполнителем воли буржуазных верхов, финансовой олигархии. Отчасти к такому мнению склонялся Е.В. Тарле, утверждая, что «интересы крупной буржуазии Наполеон ставил, конечно, во главу угла всей своей внутренней и внешней политики». Однако при этом Евгений Викторович сделал оговорку, которая существенно меняла смысл только что сказанного: «…вместе с тем он стремился самую буржуазию подчинить своей воле»[2166]. Вспомним, как расправился император с олигархом номер один во Франции, «финансовым Наполеоном» Увраром, взыскав с его компании 87 млн франков за жульнические сделки в ущерб государству, а самого Уврара засадив в тюрьму! О.В. Соколов, корректируя точку зрения Тарле, справедливо рассудил: «…государство Наполеона было, без сомнения, самой настоящей монархией, но «монархией новой», которую простой народ поддерживал безоговорочно». ««Бурбоны были королями дворян, а я был королём народа», — так коротко резюмировал сам император эти чувства простых людей Франции»[2167]. Доминик Вильпен находит для Наполеона удачное определение: «основатель режима республиканской монархии»[2168] (собственно, нашёл он это определение у самого Наполеона, который долгое время называл себя именно императором Республики).
Теперь самое время подчеркнуть красноречивейший факт, который не могут оспорить никакие развенчатели и ниспровергатели: в «республиканской монархии» Наполеона не было массовых политических репрессий. Да, он властвовал в собственной стране и почти на всём европейском континенте диктаторски (не зря же сам признавался: «моя любовница — власть»), но к политическим репрессиям — кроме тех редких случаев, когда имел дело с покушениями на его жизнь, — не прибегал. Можно ли отыскать в мировой истории другого диктатора, который прощал бы, сохраняя им жизнь, и терпел бы возле себя таких иуд, как Талейран и Фуше? Конечно, нет. Сулла и Чингисхан, Тамерлан и Гитлер, Иван Грозный и Сталин ни простить, ни стерпеть чего-либо подобного не могли.
Наиболее распространённым и во все времена модным вот уже больше двухсот лет остаётся обвинение Наполеона — как «убийцы миллионов» — в агрессивности, в развязывании кровопролитных войн, которые так и называются наполеоновскими. Однако надо иметь в виду, что т.н. наполеоновские войны — это, как выразился Д.С. Мережковский в 1929 г., «детская игра» по сравнению с Первой мировой и гражданской войнами в России[2169] (а тем более со Второй мировой войной) по размаху и человеческим жертвам. О.В. Соколов на основании данных из самых разных источников вычислил, что за 15 лет наполеоновского правления Франция потеряла во всех войнах «около 900 тыс. человек (включая иностранных подданных империи — этнических немцев, итальянцев, бельгийцев и голландцев), из которых не более 150–200 тыс. пали на поле боя и умерли от ран; остальные погибли из-за болезней и лишений в госпиталях и на дорогах»[2170]. Таким образом, среднегодовые потери населения в наполеоновской Франции составляли меньше 50 тыс. человек (без учёта иностранцев), или 0.16% от населения страны, тогда как в годы Первой мировой войны Франция потеряла 10.5% своего населения — в пересчёте на один год около 2.5%, т.е. в 15 раз больше, чем в наполеоновских войнах[2171].
Главное же, на сакраментальный вопрос «кто первым начал?» ту или иную из наполеоновских войн, мне уже приходилось отвечать: из 10 войн с феодальными коалициями, которые Наполеон провёл как глава государства с 1800 по 1815 г., только в двух — против Испании в 1808 г. и против России в 1812 г. — он был зачинщиком. Нескончаемые попытки официозных историков царской, советской и постсоветской России оправдать войны феодальных монархий против Наполеона, возвести их в разряд освободительных[2172] сегодня выглядят анахронизмом. Ещё в ХІХ–ХХ вв. авторитетнейшие исследователи из разных стран на основе неоспоримых фактов и документов вскрыли истинный, агрессивный и реакционный — «равно бесчеловечный и безрассудный», по убеждению русского офицера, декабриста А.В. Поджио[2173], — смысл всех семи коалиций. Именно
