Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
– На медведя?! Так ему уже восемьдесят!
– Восемьдесят два. Однако крепкий. Меня осенью за ремень поднял от пола одной рукой.
– Молодец.
– У мамы глаза сели, плохо видит.
– Так чего очки не выпишет?
– Устали говорить ей об этом. Все чего-то стесняется: да как я буду ходить в очках, словно бы ученая какая. А все знают, что я в школе ни дня не была.
Они немного помолчали. Иван оглядел маленькую кухоньку.
– Ты-то как, Нюра?
– Я тебе все в письме написала, Ваня.
– Да письмо пришло давненько. Я был на охоте, ушел в тайгу в ноябре, в Григорьевское ухожье. Раньше из колхоза на охоту не отпускали. Да так каждый год: пока не приберут в колхозе, все не заскирдуют, не обнесут скирды с хлебом остожьями, в лес ни ногой. Мужики, чтоб в тайгу попасть, «пашут» и днем и ночью. А в конце января собака ногу на капкане повредила, пришлось спускаться в деревню. Так что Надя мне твое письмо показала. Засобирался к тебе, заодно дела в райцентре нашлись.
– Спасибо, Иван.
Анна, приподняв краешек белого платка, который был повязан на шее, утерла уголки глаз.
– Так ты-то что плачешь, Нюра?
– Да я так, мне хорошо с тобой.
– А помнишь, ты у нас нянькой была. Родители в поле, ты в доме старшая.
– Я и сейчас старшая.
– Ну что поделаешь, война никому добра не принесла.
– Может, Ваня, чаю попьешь?
– Напился я его за вечер.
– Ну тогда пошли отдыхать.
– Подожди, Нюра. Знаю, что поздно, но хочу сказать: мы с Надей вот чего порешили.
Иван почесал затылок, тяжело вздохнул, поерзал, словно не находил себе на табуретке места.
– Чего, Иван, решили-то?
– Взять у тебя ребенка на воспитание.
– Какого ребенка? Говори толком.
– У тебя же трое! Отдай одного нам.
– Как это – отдай?
– Но ты в письме, Анна, написала, помогите…
– Так то – помощь! А вы – ребенка отдай. Да где ж это видано! А воспитать-то я сама могу, вот только прокормить трудно.
– А мы прокормим. Мать не заменим, но сытый будет.
– Ну о чем ты говоришь, Ваня! Писала я когда, время очень тяжелое было, все к одному собралось; девки голодные, Мишка в больнице. Сейчас вроде все налаживается.
– Что налаживается, Анна? Хлеба как не было, так и нет. Молока тоже, хотя в передовых доярках ходишь.
– Причем тут доярка? Коровы-то колхозные. Если Мишка забежит, кружку молока дам, а у самой руки-ноги трясутся от страха, кабы кто не увидел.
– Во-во…
Они замолчали. Анна отвернулась к окну, Иван зачем-то рассматривал свои руки, затем положил их на стол перед собой и, глядя на Анну, сказал:
– Может, Мишку нам отдашь?
– Кого?
– Мишку.
– Чего ты придумал? Он же кроха еще, ему с матерью надо быть.
– Шесть лет весной будет. Конечно, не богатырь, но крохой не назовешь.
– Перестань, Иван. О Мишке и разговора не может быть.
– А о ком разговор? О Капе? Так она в седьмом классе учится, а у нас в деревне школа только начальная. Семилетка за пятьдесят верст в Невоне. Для чего брать? Чтобы сразу отправить в чужие края, где жить будет без матери и родных? То же самое с Милкой, в пятом учится. Не учиться сейчас грех. Хотя бы семь классов надо закончить.
– Надо, Ваня, кто спорит.
– А Мишку мы поднимем. Я его делу научу. Рыбалке и охоте. Как сын мне будет. Нам с Надеждой Бог деток не дал, ты же знаешь, как она страдает…
– Нет, Иван, не могу, маленький он еще очень.
– Зато мы с Надеждой большие, с одним маленьким справимся, да и не грудной же он.
Они опять замолчали.
– Пойдем спать, Ваня, мне рано вставать. Ты еще завтра у нас побудешь?
– Да, мне нужно в райпотребсоюзе насчет пороха договориться.
– Ну вот и хорошо. Иди, там я тебе постель приготовила.
Утром Мишка проснулся, когда в доме за столом завтракал дядя Ваня.
– Ну ты, парень, богатырь! Спать-то горазд.
– А куда мне торопиться, валенок все равно нет.
– А куда они делись?
– У нас с Милкой одна пара на двоих.
– С Милкой? Так у нее нога больше твоей.
– Больше – не меньше.
– А так в чем бегаешь?
– Если на улицу по нужде, чирки или ичиги надеваю, вон они у двери стоят.
– А шубейка тоже на двоих?
– Нет, кожушок есть, мама у Григорьевых взяла, а шапку у Кудриных.
– Значит, тебе только валенки надо?
– Да пойди купи их, они в сельмаге таких денег стоят!
Подумав, Мишка добавил:
– Там всё есть. Всякая всячина. Мы летом с пацанами забегали посмотреть, а там конфет полный ящик.
– А ты конфеты ешь?
– Редко. Осенью собирали головки клевера, сушили, а потом ели как конфеты, вкуснота.
– Разве клевер может быть вкуснее конфет?
– Конечно, конфеты лучше, но их же в поле не найдешь.
– А мама твоя знает, что ты клевер ешь?
– Знает, да мы с Капкой и Милкой в поле кислицу, клевер, щавель собирали, сушили их, а потом толкли в ступке, и мама пекла лепешки.
– Ну, Мишаня, у тебя житуха. Ты что, вот так и сидишь один дома?
– Пока не попал в больницу, меня водили в детский сад, а сейчас я поправляюсь.
– Как это – поправляешься?
– Ну, так мама говорит, у меня же грудь забинтована.
Мишка поднял нижнюю часть рубахи и показал забинтованный живот и подмышку левой руки.
– Больно?
– Сейчас нет, а сразу больно было.
Иван прижал щупленькое тело мальчишки к себе и, поглаживая по голове, говорил ему ласковые слова.
– Дядя Ваня, а правда, что ты на медведя с рогами ходил?
– С рогами? Кто ж тебе такое сказал?
– Мама, – нахмурился Мишка.
– Мишенька, не с рогами, а с рогатиной.
– Значит, я не понял. А медведя ты убивал?
– Убивал, Миша.
– Страшно было?
Иван рассмеялся, посадил Мишку на колено.
– В первый раз страшно, а потом ничего, привык. Ладно, племяш, посиди дома, а я по делам схожу. Не боишься один?
– Да нет, чего бояться. Меня кот Василий охраняет.
– Тогда поиграй немного, я скоро.
Вечером, когда Анна пришла домой, у самых дверей ее встретил возбужденный сын.
– Мама, посмотри!
Мишка был одет в новые валенки, небольшую ватную фуфайку, новую ситцевую рубашку, а на голове была водружена шапка с медной звездой. Его было не узнать. Анна всплеснула руками.
– Господи, красавец ты мой, на улице и не узнала бы. Иван, ну зачем ты так потратился?
Иван улыбался, довольный, что подарок всем понравился.
– Эх, Анна, какие это траты? Мелочь.
После ужина Анна с Иваном продолжили вчерашний разговор, но Мишка не слышал, о чем они говорили. Аккуратно сложив свои новые вещи на табуретке, он обнял кота Василия и уснул счастливый и радостный. И гордый тем, что наконец-то у него есть свои валенки, и он может бегать по улице всегда, когда ему захочется. А такой шапки, как у него, со звездой и длинными ушами, нет ни у кого из ребят.
Утро его встретило щедрым солнцем, ясным
