Павел Яковенко - Харами

А вот им придется опять ночевать под звездами. Поэтому в свободное от «основной» работы время Толя Романцев и компания устраивали личное жилье, надеясь накрыть его брезентом от Солохи, а дырки — залатать.

А собственно говоря, что еще было делать? Чехов не наблюдалось, никто не беспокоил, первоначальное нервное возбуждение сменилось некоторым недоумением, и пришло осознание фактического положения вещей. Что как бы то ни было, а мы здесь надолго, поэтому и обустраиваться надо основательно.

Процесс питания постепенно наладился: папоротник выезжал на МТЛБ на ПХД, брал с собой четырех солдат, и возвращался с бачками и сухарями. Бойцов по очереди выделяли взводные и наша батарея. Котелок и ложку раздобыл мне Толя Романцев. Похоже, он прибрал к рукам то, что плохо лежало на земле. Кто-то бросил посудину в первую ночь на перевале, а утром Толя подобрал полезную вещичку, и припрятал до поры. А так как самому ему из нее делать было нечего — на один-то котелок еды не хватало, не то что на два — то он торжественно передал мне этот предмет, с видимой зарубкой на будущее. Чуть позже он же раздобыл и ложку. Скорее всего, наткнулся на один из своих забытых схронов. Ну просто белка — летяга — один в один.

Нервический энтузиазм иссяк, и очень сильно хотелось жрать. Потому вкус гречки с мясом и каменных черных сухарей оставил далеко позади себя изящество и легкость всех ресторанных и даже домашних блюд вместе взятых. Черный сухарь просто истаивал во рту, волшебно, как легкое, нежное суфле. А уж мясо…

«Какого черта», — думал я, — «не елось мне этого чудесного продукта в прошлой, довоенной жизни». Вернусь в цивилизацию, куплю банку тушенки… Нет, лучше две… Нет, одну, но большую! М-м-м! И съем за один раз большой ложкой!».

Суп, который в лучшее время вылили бы повару за шиворот, а еще лучше утопили бы в нем, шел не просто на «ура», он шел как божественная амброзия. Существование приобретало какой-то упорядоченный смысл: во-первых, дожить до завтрака, во-вторых — дожить до обеда, в-третьих, дожить до ужина. Это было все, что, собственно говоря, нам нужно было знать.

Работы по строительству собственного жилья могли и подзатянуться, если бы местная природа не напомнила о себе, что шутки с нею плохи. В период ожидания скорого обеда все наши бойцы, я, и, конечно же, Вася, расселись на ящики с минами небольшим полукругом. Воспользовавшись моментом, Рац еще раз решил довести до личного состава порядок действий в случае общей тревоги. Он успел дойти до описания обязанностей водителей, когда почти мгновенно появившаяся как бы ниоткуда тучка при ярко светившем солнце разродилась таким дождем, как будто бы над нами опрокинули цистерну.

Ящики были накрыты плащ-палатками. Через минуту почти все наши минометчики уже сидели под этим укрытием, а я, посчитав ниже своего достоинства бегать и суетиться, стоял как олух под струями ледяной воды и громко матерился. В части изысканных выражений Вася отстал от меня не намного. Наш дуэт органично вписывался в шум ливня, который прекратился также внезапно, как и начался.

Промокнув до нитки, я со злорадным удовлетворением убедился, что быстрые, как тараканы, бойцы, промокли ничуть не меньше нашего.

Мокрый, и стучащий зубами Вася матом построил личный состав лицом к солнцу и заорал неожиданно высоким голосом:

— Чтобы завтра к вечеру палаткоземлянки были готовы!

Алиев горестно вздохнул. Остальные промолчали, но по их мокрому и потерянному виду я почувствовал, что ответственностью задачи они прониклись.

Часть 3

— Едут! Едут! Вон они!

Честно говоря, мне ни черта не было видно никаких огней, о которых возбужденно трещали Вася Рац, Поленый, Логвиненко, и еще кто-то, кого в темноте я никак не мог разглядеть. Этой ночью караван чехов должен был пробираться в Грузию. По крайней мере, так об этом было сказано на вечернем совещании у Скруджа. Не слышал я и звуков, которые, по идее, транспорт все же должен был бы издавать. Ну не на воздушной же подушке они двигались?!

И все же, слыша возбужденный шепот товарищей, я ни на секунду не усомнился, что противник близок. Ну не могло же быть так, чтобы они все разом ошиблись! Значит, ошибаюсь я.

Рядом со мной пристроился Костенко. Он также пристально всматривался в темноту, и я, непонятно с чего, решил его подбодрить:

— Ну что, бойцы, пора молиться…

Ей богу, я получил ответ, который перевернул многие из моих старых, ничего, оказывается, не имеющих общего с действительностью, представлений о человеческой психологии.

— Что вы меня, товарищ лейтенант, пугаете? И так страшно…

Сказано было настолько искренне, что я даже и не усомнился в этом. Нет, не насмешка звучала в этом дрожащем голосе, а страх — неподдельный, не глумливый, самый настоящий страх. И это Костенко! Сержанта — зубодробила, о котором замученный Толя Романцев как-то сказал другу Алиеву: «Бей жида политрука, морда просит кирпича!». Оказывается, за всей этой внешней лихостью скрывался обыкновенный мальчишка, которому было страшно. Причем удивило меня не это, а то, что сам я никакого страха не испытывал, а чувствовал некое странное возбуждение. Так бывает, когда наступает какое-то событие, о котором часто слышишь, читаешь, даже смотришь по телевизору, но никогда переживать самому не приходилось.

Вчера полдня пытались пристрелять дорогу из минометов. Сказать, что это было просто — нельзя, сказать, что это было сложно — тоже. Потому что мы ее так и не пристреляли. Горы — с, господа! Горы — с!

Что главное для любого артиллериста? Отбросим все тонкости специальности, все тщательную подготовку стрельбы и квалификацию расчетов. Отбросим все. Оставим главное, без чего артиллерийский огонь бессмысленен, и столь же опасен как для противника, так и для собственных войск. Ладно, не буду томить.

Главное для артиллериста — зафиксировать разрыв. Дайте мне точку разрыва, и я переверну землю. Вести вполне действенный огонь можно даже с помощью обычного бинокля, без буссоли и даже таблицы стрельбы. Возможно, в конце концов, обойтись и без них. Но без зафиксированного разрыва вести огонь невозможно.

Буссоль-то, кстати, на нашем блоке была. Отметив в виде цели некую кошару, мы, пользуясь измерительной шкалой буссоли, вычислили приблизительное расстояние, по таблице стрельбы для горной местности произвели установки, и сержант Костенко, выдернув чеку, торжественно отправил мину в ствол. Миномет дернулся, и плита на несколько сантиметров углубилась в местную почву.

— Ничего, — сказал Вася, — скоро утрамбуется, а там внизу камень. Так что все будет в порядке.