Рафаэль - Александр Борисович Махов
Джованни Санти так и не хватило твердости духа, чтобы навести в семье порядок. Его взбалмошная супруга все более наглела, входя во вкус, и не унималась, диктуя свою волю. Однажды после очередного скандала с тетками она схватила попавшуюся ей под руку корзину с котятами и вышвырнула в окно. Оторопевших Маргариту и Санту хватил удар, и прибежавшим на крик соседям пришлось отпаивать их валерьянкой, чтобы успокоить и привести в чувство. Точно так же истеричная невестка поступила с поющими по утрам канарейками и щеглами.
– Нет покоя от этих бестий! – раскричалась она. – Они будят спозаранку мою бедную дочурку.
Бернардина открыла клетки и, размахивая метлой, выгнала всех птиц из дома. Мальчик долго по ним горевал, а тетки, как могли, пытались утешить сироту. Когда становилось совсем невмоготу, муж отсылал жену с ребенком погостить к ее родителям, чтобы она там немного поостыла, а сам с сыном уезжал из города по своим делам. Во время одной из таких поездок ему пришлось работать в соседнем городке Кальи над фреской «Мадонна с Младенцем и святыми» в местной церкви Сан-Доменико. Он был поражен, увидев, с каким пристальным вниманием мальчуган, сжавшись в комок, следил за его работой, стараясь не упустить ни одного взмаха кисти. В память о той поездке Джованни Санти справа на фреске запечатлел в образе златокудрого ангела своего сына. Это первое сохранившееся живописное изображение отрока Рафаэля.
Не вынося брани и часто ловя на себе косые взгляды мачехи, словно он был причиной домашних ссор, мальчик привык дни напролет проводить в отцовской мастерской за аркой внутреннего дворика. Там перед ним открывался мир, непохожий на все, что приходилось видеть вокруг себя дома и в школе, где тоже постоянно шла борьба за верховенство между одноклассниками. Только в мастерской он находил успокоение. Особенно его занимал молчаливый Пьяндимелето, который терпеливо работал над картиной, не обращая внимания на вечно болтающих или о чем-то спорящих горластых подмастерьев. Прежде чем обмакнуть в склянку с золотой краской кисть из тонких беличьих волосков, он проводил ею по своим волосам.
– Для чего ты это делаешь? – спросил любознательный Рафаэль.
– А вот смотри сам, – предложил тот, показывая. – Стоит мне провести кистью по волосам, словно почесывая голову, как раздается легкий треск, после чего золото так и прилипает к кисти и тогда намного сподручнее работать.
Рафаэль мог, не отрываясь, часами смотреть, как подмастерья шлифовали поверхности досок для картин, пропитывая их специальным лаком. Колдуя над досками, они производили какие-то манипуляции и втирания. Позже отец ему показал и пояснил, для чего и как все это делается.
Особенно полезным для него было общение в мастерской с одним из молодых парней, к которому никто не обращался по имени Джироламо, а все звали «неряхой», обыгрывая его необычную для здешних мест фамилию Дженга, означающую на тосканском диалекте «неопрятную женщину». Парень был сыном пономаря одной из местных церквей и в отличие от товарищей по цеху всегда выглядел опрятно, содержа в чистоте свои кисти и другой рабочий инструмент. Даже фартук на нем на удивление не был испачкан краской, как у остальных мастеровых. Ему было лет семнадцать, и он дорожил недавно полученным званием подмастерья, проявляя в работе завидное усердие. Не в пример другим Рафаэль обращался к нему только по имени, за что тот относился к нему по-товарищески и при случае всегда готов был пособить, если что-то у мальчика не получалось.
Подмастерья привыкли видеть у себя хозяйского сына и ни в чем ему не отказывали. Они даже часто подкармливали его, поскольку на хозяйской кухне не прекращалась война между тетками и Бернардиной, одержимой борьбой за чистоту и порядок, и мальчик то и дело оставался голодным. Он поражал их своей любознательностью, усидчивостью и мог часами сидеть за любимым занятием, вооружившись цветными мелками и карандашами. Обычно Рафаэль рисовал что-нибудь свое или пытался копировать приглянувшуюся деталь на картине, стоявшую у кого-то из подмастерьев на мольберте. Однажды один из шутников неожиданно перевернул стоявшую перед ним картину тыльной стороной. Желая поддеть мальца, он предложил не без издевки:
– А теперь, юное дарование, напряги-ка свою хваленую память и постарайся повторить увиденное. Когда перед глазами стоит картина, копировать – дело нехитрое!
Приняв вызов, Рафаэль без особого усилия воспроизвел в рисунке только что увиденное, не прибегая, как это делали остальные ученики, к разлиновке листа на квадраты для более точной передачи изображения. Подмастерья были поражены его удивительной зрительной памятью. После того случая ни у кого из шутников больше не появлялось желание подвергать его экзамену.
Узнав об устроенной в мастерской проверке, Джованни Санти попросил показать ему тот самый рисунок и похвалил сына за точность.
– Постоянно тренируй память, – сказал он, держа в руке листок с рисунком. – Она развивает воображение и фантазию, а без них не может существовать никакое искусство.
О курьезном случае в мастерской узнали и тетки. Они с гордостью рассказывали соседям, как их племянник утер нос насмешникам мастеровым. Маргарита и Санта стали вдруг живо интересоваться делами на первом этаже, узнавая новости от молчуна Пьяндимелето. Их главной заботой было подкормить сиротку-племянника и следить за чистотой его одежды и обуви.
Найдя как-то в папке рисунки отца к давнишней его работе «Благовещение», Рафаэль решил слегка поправить и четче прорисовать пальцы рук архангела Гавриила, держащего лилии, придав жестким контурам плавность и подчеркнув объемность фигур. Когда Джованни Санти увидел работу сына, она потрясла его. Прежний его рисунок изменился до неузнаваемости, хотя руку к нему приложил девятилетний мальчик. Он давно понял чутьем художника, какие необыкновенные задатки заложены в сыне, и по мере сил умело их развивал и направлял. Как же он радовался, сознавая, что Рафаэль унаследовал его пристрастие к живописи!
Обычно Джованни Санти брал в руки палитру и для наглядности наносил на нее поочередно различные краски, показывая любознательному сыну, какими животворными свойствами обладают охры, умбра, кадмий, кармин, ляпис-лазурь, киноварь…
– А теперь смотри, как они, соприкасаясь, взаимодействуют друг с другом, порождая неожиданно новые оттенки. Все зависит от количества пигмента, размешанного на льняном, а еще лучше на масле, выжатом из маковых зерен.
Рафаэль с удивлением смотрел, как прямо на глазах краски обретают то светлый, то насыщенно густой тон. Он с интересом следил за каждым движением
