Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак
И совсем уже изменившимся тоном, от рубахи-парня не осталось и следа, он продолжал:
— Ну, говори, гад, сколько человек отравил?! Что, и этого не было?.. Ах, отравление всё же было, этого ты не отрицаешь? Так вышел из строя отсасывающий вентилятор, а тебя в это время в цехе не было? Так вот в чём дело? Значит рабочие, несмотря на запрет начальника смены Бебчука, зашли сами в загазованное помещение, чтобы спасти металл и там сбросили маски? Так я тебя понял?.. Ловко же у тебя получается — люди из-за нескольких килограммов стали пошли на верную смерть? Неужели ты сам веришь в эту сказку?
Этот вопрос с достаточно прозрачными намёками и соответствующими комментариями не привёл меня в замешательство, на что сильно рассчитывал следователь. Такой же диалог, слово в слово, я слышал от начальника спецсектора завода Воронкова ещё в 1934-м году, на другой день после имевшего место случая лёгкого отравления двух работниц. Тогда это закончилось моим резковатым ответом, и разговор больше не возобновлялся в течение почти двух лет. Я решил тогда, что мой ответ полностью удовлетворил Воронкова, но не предполагал, что разговор чисто этического порядка последний приберёг и сделал достоянием следователя. А следователь, не задумываясь, превратил имевший место несчастный случай, в криминал, да ещё и умышленный.
— Ну, говори, сколько человек отравил?
На его тираду я ответил тоже тирадой, приводимой ниже:
— Да, гражданин следователь, не только верю, но и хорошо знаю, что именно так и было, как я вам рассказал. Для вас это сказки, небылицы. Мне думается, что вам никогда не понять души людей труда, где уж вам! Для вас это только килограммы стали, а для них это труд, жизнь, гордость, гордость творцов, истинных, малозаметных, но сильных своим благородством героев труда, тех, кто в недалёком прошлом воевал в Гражданскую, боролся с разрухой, голодом, холодом, строил тогда и строит сейчас наше будущее, будущее моих и ваших детей, если они есть у вас. Нет, вам этого не понять! Надо знать рабочего человека, жить с ним, нужно видеть в них людей, а вам этого, к сожалению, не дано. Оторвались вы, отгородились непробиваемой стеной от них, не видите в них советских людей!
— А хочешь, я тебе дам встречу с очевидцами и они тебя уличат во лжи? И учти, что тогда не лагерь, не тюрьма, а деревянный ящик тебе уготован. Слыхал что-нибудь о деревянном ящике? Смотри, не сыграй в него! А я вот не хочу доводить до этого. Мне жаль твоих детей, жаль и тебя. Пойми же, наконец, не мне, а нам нужно, чтобы ты сам вынул камень из-за пазухи… Ведь тяжело его носить всю жизнь! Теперь видишь, какой у тебя следователь? А ты говоришь, что я не человек! Эх вы, сами наблудите, а весь мир у вас виноват! Возись тут с вами, выручай вас!
Уголки губ дрожат, достаёт для чего-то носовой платок, вертит его в руках и опять суёт в карман. Так к глазам и не поднёс за ненадобностью. Выдавить слезу не смог. Сам почувствовал фальшь своего жеста, не смог сыграть роль до конца. Быстро встал с кресла, зачем-то постучал пальцем в стекло и, подойдя вплотную ко мне, истерично выкрикнул каким-то срывающимся, со взвизгиванием голосом:
— Кто давал задание, сволочь, отвечай! Кто, кто, кто? Спрашиваю!
— Никто никаких заданий не давал. Я прошу назначить экспертизу по этому вопросу. Экспертиза установит, что это был только несчастный случай.
Следователь отошёл к столу, сел в кресло, закурил, пуская кольца и следя за ними. Мне закурить не разрешил.
— Ты географию знаешь хорошо? А ну-ка, подойди к карте. Найди на ней Колыму, покажи, где Магадан. Да не там ищешь, выше, ещё выше и немного правее. А теперь поищи Воркуту, Караганду, Тайшет!
Ищу долго, ползая глазами по карте. Вижу и Воркуту, и Караганду, скользнул взглядом по Колыме, но пальцем не тычу, оттягивая время возвращения на проклятый стул-дыбу.
— Ну, садись, вижу, что не знаешь этих мест. Не был там, правда? Но ты не горюй, это от тебя не уйдёт, ещё побываешь в этих местах и узнаешь, где раки зимуют! Хочу предупредить тебя, ты ведь ещё не старик, тебе это не безразлично, там живой бабы не увидишь много, много лет, не то чтоб…
Я немного смягчил его фразу. Даже после восемнадцатилетнего пребывания в лагерях я не могу повторить её дословно, так омерзительно и пошло она звучит.
— Какие обвинения вы предъявляете мне, в чём моя вина? Ведите следствие, иначе я буду молчать и ни одного слова от меня вы больше не услышите!
— Значит, недоволен? Жаль, жаль! Я думал, что ты человек, а ты просто паразит, тля, которую нужно уничтожать, сорняк!.. Ну что же, будем по-другому. Вот, читай и подписывай. Здесь всё найдёшь — и что предъявляется, и в чём виноват, и что от тебя требуется нам!
Читаю поданные мне листы. Первый, второй лист, кажется, и третий, хорошо не помню — обычная анкета. Такую заполнял в 1931-м году перед поездкой в Германию: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование, национальность, кто родные до десятого колена и тому подобное. Подписываю, удивляясь осведомлённости следователя и точности ответов на вопросы. (Ни вчера, ни сегодня эти вопросы не задавались.)
Наконец, лист следующий:
ВОПРОС: Где и когда познакомился с Седовым, сыном Троцкого?
ОТВЕТ: В 1926-м году, в МВТУ, на подпольном собрании троцкистов.
ВОПРОС: Кто присутствовал на этом собрании, кроме Радека?
ОТВЕТ: Захаров, Либерман, Колесников, Демьяненко, Тупицин, Жданов, Дитятьева (жена Пятакова), Янсон, Уваров.
ВОПРОС: Где и когда встречался с Седовым после окончания МВТУ?
ОТВЕТ: В 1931-м году, в Берлине, в марте месяце, на Мюллер-штрассе.
ВОПРОС: Кто из советских граждан присутствовал при этой встрече?
ОТВЕТ: Меня к Седову привёз Иван Фёдорович Тевосян.
ВОПРОС: Кто такой Тевосян?
ОТВЕТ: До 1936-го года — начальник Главспецстали.
ВОПРОС: Какие задания получали от Седова?
ОТВЕТ: При первой встрече о задании не говорили.
ВОПРОС: Сколько было встреч
