Сергей Полотовский - Пелевин и поколение пустоты

Вернее, предлагает не Пелевин, а В. Татарский, главный научный сотрудник межбанковского комитета по информационным технологиям, как следует из подписи под текстом. По смыслу все верно. «Имена олигархов» – пиар-продукт, достойный Вавилена Татарского. А появился он на свет в то время, когда Пелевин работал над «Generation “П”».

Вавилену Татарскому суждено было стать для корпуса текстов Пелевина сквозным персонажем, связывающим между собой разные пелевинские вещи.

– А правда, – спросил он, – что ты с самим Татарским работал? Малюта перекрестился. – Первый учитель, – сказал он. – Всем худшим в душе обязан ему.

– …Вот, например, вчера вечером я наступил политтехнологу Татарскому. Слышала про такого? – Слышала. Он что, умер? – Зачем. Забормотал во сне и перевернулся на другой бок. Я его всухую замочил.

Татарский встречается в «Числах» (2003), в «Священной книге оборотня» (2004) и на вампирском балу в электронной «неофициальной» версии «Empire “V”», гуляющей по интернету (2006) (см. «Empire “V”»).

Но Татарский все же не Петька и тем более не Василий Иванович. Те, кто знал Пелевина по «Чапаеву», несколько расстроились, получив в качестве продолжения «Generation “П”». Но зато те, кто знакомился с Пелевиным впервые, оказались в восторге.

«Generation “П”» стал по-настоящему народным романом. Его растаскали на цитаты. В обиход продвинутых пользователей, проводящих всю жизнь в интернет-сообществах, оттачивая остроумие, вошел «мелафефон» – слово на иврите, обозначающее огурец и входившее в самодельную мантру ОМ МЕЛАФЕФОН БВА КХА ША («дайте мне соленый огурец»). Теперь мелафефоном можно назвать не только огурец, но и то, что его напоминает по форме.

Мелафефон проник и на страницы «Ананасной воды для прекрасной дамы», выпущенной больше чем десятилетие спустя. Один из героев, Семен Левитан, описывает свое житье в Израиле: «Недавно вот симпатичный юноша попросил огурца на хорошем иврите. Так я дал – разве ж мне жалко». Для Пелевина характерна подобная интертекстуальность и зарифмованность текстов между собой.

К числу афористичных находок-мемов в «Generation “П”» относятся: телевизор как «маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоропровода», «Солидный Господь для солидных господ», «телевизионно-бурильная установка», а также реклама Coca Cola – «Сие есть кровь Моя» (которая одновременно рифмуется с пелевинским же постгребенщиковским «Будвейзер Господа моего» и московской выставкой «Запретное искусство-2006», которая была осуществлена через несколько лет после выхода романа и вызвала скандал в религиозных кругах, организаторы даже были признаны виновными в разжигании религиозной розни и заплатили штраф, а грозило им и вовсе лишение свободы до пяти лет).

И наконец, часто цитируемое и, может быть, самое удачное: «Антирусский заговор, безусловно, существует – проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России».

Пожалуй, в «Generation “П”» еще сильнее, чем в «Чапаеве», проявился характерный талант Пелевина, позволяющий ему выдавать емкие и запоминающиеся формулировки. Проделывать работу, которую до него совершали Грибоедов и авторы, скажем, «Бриллиантовой руки», то есть создавать шум времени, обжигать кирпичи любой беседы, выпекать афоризмы, что нас всех переживут.

Одна из наработок Пелевина прошла успешную проверку в условиях рыночной экономики. Талант копирайтера Татарского оценили во внелитературной реальности.

От Архангельска до Колы

В 2005 году завод «Дека» решил побороться за место на рынке прохладительных напитков, предложив более здоровую альтернативу заграничной коле – русский квас. Изначально его собирались назвать «Добрыня Никитич». Но создатели бренда вовремя вспомнили про «Generation “П”» и передумали. Богатырскую марку разрабатывали полгода, но за полтора месяца до запуска линии «Добрыня» был заменен на «Николу». Слоган частично позаимствовали у писателя.

У Пелевина в «Generation “П”» возникает идея «не-колы» – «7Up – The Uncola». Кроме того, упоминается и сам Никола в слогане: «Спрайт – не кола для Николы». «Дека» выпустила свой квас под слоганом: «Квас не кола, пей “Николу”». Сходство и идеи, и формы налицо.

Что не отрицали и на самом заводе. «Слоган “Квас не кола, пей “Николу”!” навеян произведением “Generation “П” Виктора Пелевина, – признавался в интервью газете “Деловой Петербург” Никита Волков, директор по маркетингу “Деки”. – Мы зарегистрировали наш товарный знак в марте, и все права на него принадлежат нам. Все время хотим поблагодарить Пелевина, но контактов нет»[21].

Производители якобы пытались выйти на Пелевина, чтобы выкупить у него права на слоган, но не достигли успеха. Поэтому решили использовать его на свой страх и риск. Тем более юристы пришли к выводу, что писателю доказать «плагиат» в суде будет крайне затруднительно: фраза не зарегистрирована им в качестве товарного знака, к тому же слоган видоизменен. Возможную победу истца в суде юристы оценили не выше чем в десять процентов.

Чтобы обезопасить себя от возможных исков, компания даже подстраховалась и заказала филологическое заключение, в котором указано, что связи между «Николой» со слоганом из книги не больше, чем с народной пословицей «От Архангельска до Колы – тридцать три Николы» (Кола в данном случае – уездный северный город).

Квас «Никола» появился в продаже весной 2005 года и активно рекламировался по телевидению. Правда, вскоре идея получила развитие и «пелевинский» слоган уступил новым: «Всякой химии бойкот! Пей “Николу” круглый год!» и «Нет коланизации! Квас – здоровье нации!».

Впрочем, и новые слоганы эксплуатировали все ту же пелевинскую идею не-колы. По данным исследовательской компании «Бизнес-Аналитика», в 2007 году квас «Никола» занял четверть российского рынка кваса, став вторым по популярности после «Очаково». Так креатив Вавилена Татарского, а вместе с ним и самого Виктора Пелевина прошел проверку боем.

Владимир Владимирович

На вопрос «Кто важнейший для Пелевина писатель?» инстинктивно хочется ответить: Кастанеда. Это тот же инстинкт, что заставляет нас с полтычка называть столицей штата Нью-Йорк город Нью-Йорк. То есть так себе инстинкт. Роль Кастанеды в формировании Пелевина огромна, влияние велико, особенно в ранних вещах, но тотемным пелевинским Автором, которого хоть тушкой, хоть чучелом надо обязательно протащить в книгу, служит другой уважаемый романист.

Выпускник Кембриджа, резидент Выры и Биаррица, дорогой Владимир Владимирович.

На первый взгляд не самые близкие литераторы, а приглядишься – куда уж ближе. Пелевин наверняка впервые столкнулся с Набоковым в конце восьмидесятых. Тогда ротапринтные и привозные издания ходили по рукам полулегально, добавляя чтению особый флер: вроде бы сам– или тамиздат, запретные плоды просвещения, но кто за Набокова-то посадит в перестройку?

Он нашел тип героя, который один из нас – человек переходного времени, уже совсем очищенный от совка, но испытывающий с ним непосредственную связь.

Крупнейший русский писатель XX века крепко перепахал всех обитателей нашего литературного поля. Пелевин здесь не стал исключением.

Странные сближения бывают так часто, что странно называть их странными. Разве странно, что американский художник Энди Уорхол, по легенде, придумал эмблему для рок-группы «Алиса»? Что «блюдечко с голубой каемочкой» веселые одесситы Ильф и Петров взяли из поэта Серебряного века Осипа Мандельштама, который, в свою очередь, подсмотрел его у американца О’Генри? Что лучшим другом мрачноватого композитора Раймонда Паулса был жовиальный актер Андрей Миронов?

Главный писатель пелевинского иконостаса – Набоков.

И если при всем желании невозможно было с позиций жителя Чертанова эмулировать аристократический холодок, то засандалить не самую прозрачную аллюзию, тончайший намек – за милую душу.

Пастернак + 1/2 Nabokov

Сначала эти намеки действительно тонки и эзотеричны, в том смысле, что рассчитаны на своих и могут считываться только пристальным читателем.

В раннем рассказе «Ника» (1992) появляются набоковско-бунинские мотивы. В конце последней части «Энтомопилог» романа «Жизнь насекомых» (1993) звучат песенные строки:

…Завтра улечуВ солнечное лето,Буду делать все что захочу.

Финал издали, через десятилетия рифмуется с набоковским A good night for mothing – последним предложением романа Bend Sinister («Под знаком незаконнорожденных», 1947), продолжая насекомую тему. Moth – мотылек, ночная бабочка, проститутка. Nothing – ничто, важная категория для рассуждений светляков и вообще пелевинского дискурса. Good for nothing – ни для чего не пригодный.

В принципе, болезненную любовь Пелевина к каламбурам можно отчасти объяснить и почитанием Набокова, который сам позволял себе изумиться (и пригласить читателя к изумлению) переливам игры слов. В особенности это касается более позднего пелевинского периода, когда сорняками заколосились каламбуры двуязычные (см. «Каламбуры»).