Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Я думаю, что Андропов до последних дней конструировал модели социализма, подходящие Советскому Союзу. Перед ним были достоинства и недостатки югославского социализма, чехословацкого социализма «с человеческим лицом», венгерского «гуляшного социализма». Тогда еще не было великолепных плодов экономической политики правящей Коммунистической партии в Китае…

В этой связи я хотел бы обратить внимание на тесные дружеские отношения Юрия Владимировича с президентом Чехословакии Густавом Гусаком и главой Венгрии Яношем Кадаром. Великий конспиратор Андропов и в этом показал себя. Одна из последних его встреч с зарубежным деятелем была совершенно конфиденциальной. Он долго беседовал с глазу на глаз с Яношем Кадаром в присутствии только переводчицы венгерского руководителя. О факте этой встречи сообщала печать, но не было ни одной строчки о том, что обсуждали друзья и соратники. Учитывая особую любовь Андропова к Венгрии и венгерскому опыту, его старую личную дружбу с Яношем Кадаром, беседа эта имела явно не протокольное, а принципиальное значение для будущего всего социалистического содружества наций.

Если мы вспомним, что в Венгрии было великолепно поставлено сельское хозяйство, в стране работали мелкотоварные частные производители, существовал частный банковский сектор, была развита сеть услуг, основанная на частной инициативе, был почти свободный выезд граждан за рубеж, то беседа Андропов — Кадар наводит на серьезные размышления… К тому же я не могу не отметить, что Юрий Владимирович постоянно прикрывал от нападок на советском политбюро и в консервативных СМИ СССР венгерский опыт реформ. Он явно намеревался вести и Советскую страну в том же направлении. У Андропова вызревали далеко идущие намерения в общественной и экономической сферах, политике и международных отношениях. Но тяжелая, давящая инерция движения огромного государственного корабля под названием «СССР» не дала осуществиться его главной мечте — изменению жизни народа в лучшую сторону.

Андропов — умер. Черненко — умер. Последний генсек Горбачев и председатель КГБ Крючков вкупе с президентом Ельциным успешно погубили и похоронили Союз Советских Социалистических Республик. Потом было двенадцать лет реформ, превративших в руины все стороны жизни государства и духа народа. Тремя источниками и тремя составными частями гибели Советской империи стали ложь, коррупция и национализм.

Многие сейчас с глубоким пессимизмом смотрят в будущее новой России. Ибо три названных главных порока коммунистической Системы, уничтожившие ее изнутри, не только не преодолены, но еще более усугублены всеми ветвями нынешней российской власти. Ложь продолжается. Коррупция растет. Национализм приобретает экстремистские и террористические формы. Полностью оправдывается емкая формула Сталина: «Кадры решают все!»

Действительно, все решает засаленная и истрепанная за пятнадцать «демократических» лет колода руководящих, бывших номенклатурных карт, перекладываемых в виде пасьянса «власть и бизнес в России». Здесь и коррумпированные чиновные «шестерки», и красные коммунистические валеты-перевертыши, и короли нефти, газа, стали, химии, и финансовые тузы-олигархи, и даже джокеры, один из которых известен в обществе под кличкой «Миша — два процента», а другой — «Береза»…

Никто не выпадает из этой колоды, изначально истрепанной игроками по имени «Семья».

Только сейчас подул свежий ветерок, который слегка шевелит карты этого пасьянса.

Глядя на старых картежников, возникает сакраментальный вопрос: не когда мы будем жить лучше, а сколько еще продержимся?..

Приложение

(Вместо биографической главы)

Связной младшего допризывного возраста

В середине теплого, но дождливого июля 1939 года в подмосковную Немчиновку, куда обычно «засовывали» меня родители на лето под крыло двоюродных бабушек и тетушек, в будний день на черной эмке с шофером вдруг приехал мой отец, велел собрать нехитрый скарб и попрощаться с родственниками. Для меня и всей родни как гром с ясного неба прозвучало сообщение о том, что его, начинающего работника Наркомата иностранных дел, назначили консулом во Львов и что через несколько дней мы должны быть уже в Польше. Автомобили были тогда мальчишеской страстью. Прокатиться семнадцать километров до Москвы представлялось просто мечтой.

Оставшиеся несколько дней до отъезда омрачились только одним обстоятельством. Обычно через дом от нас, на углу 3-й Тверской-Ямской улицы, днем появлялся мышиного цвета «форд» V8 1934 года выпуска на колесах с красными спицами. Все мальчишки с окрестных дворов сбегались к нему, споря до хрипоты о сравнительных достоинствах «фордов» и «бьюиков», «линкольнов» и «паккардов», проплывавших иногда посреди соседней улицы Горького в жидком потоке ЗИСов и эмок. Только после XX съезда, где Хрущев сделал секретный доклад о сталинских репрессиях, я догадался о том, что мышиный «форд» не случайно исчез со своей стоянки. Его хозяин, вероятно, сгинул в океане сталинских чисток…

Не подозревал я тогда и о том, что отец вовсе не был молодым дипломатом, а ехал в Польшу заместителем резидента внешней разведки того самого страшного НКВД, которое внутри страны было орудием этих чисток. Правда, и тогда внешняя разведка не занималась репрессиями, а скорее сама была объектом чисток. Не догадывался я и о том, что мальчишеский интерес к различным маркам автомобилей и умение их запоминать принесет впоследствии определенную пользу в конспиративных делах отца в Хельсинки и Стокгольме в 1939–1944 годах.

…В дождливый день наш поезд дальнего следования отвалил от дебаркадера Белорусского вокзала, проскочил родную Немчиновку и на всех парах устремился на Запад. Таким же мрачным утром наш «спальный вагон прямого сообщения» Москва — Варшава прибыл на недалекую от Минска пограничную станцию Негорелое. Непривычные для глаза конфедератки польских офицеров пограничной стражи, два пальца у козырька, непонятные слова «пршепрашем… пршепрашем!», и за окном вагона та же Белоруссия, только Западная. В Варшаве следующее утро встретило нас солнцем и теплом. Такси французской марки «рено» доставило к многоэтажному дому советского полпредства неподалеку от Маршалковской улицы, охранник впустил во двор-колодец.

Родители вошли в главный подъезд, а меня оставили во дворе глазеть на роскошный «бьюик», в моторе которого копался крепкий дядечка с бритой наголо головой. Чего-то у него не ладилось, и он подозвал меня.

— Малец, подержи это коромыслице! — велел он мне взяться за какую-то железку, а сам полез за руль. Несколько секунд спустя мощный мотор взревел, я бросил железку и отскочил от машины.