Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Книги Генри Джеймса (1843–1916), брата Уильяма и знаменитого писателя, были в Гарварде настольным чтением. Том читал «Американца» («The American», 1876), «Европейцев» («The Europeans», 1877), «Женский портрет» («The Portrait of a Lady», 1881). Этим названием он воспользовался для собственной поэмы.
Среди популярных профессоров были Джордж Лайман Киттредж (1860–1941), профессор кафедры современных языков, полиглот (он знал, например, староисландский); Джордж Пирс Бейкер (1866–1935), теоретик театра (у него учились многие известные американские драматурги, например Юджин О’Нил); Чарльз Таунсенд Коупленд (1860–1952), «наставник» в области литературной техники; Джозайя Ройс (1855–1916), философ, сторонник «абсолютного идеализма»; Ральф Бартон Перри (1876–1956), тоже философ, последователь У. Джеймса; Ирвинг Бэббит (1865–1933), основатель движения «Нового гуманизма» («New Humanism») в литературе. Приглашенным профессором в Гарварде некоторое время был знаменитый логик и философ Бертран Рассел (1872–1970).
По-настоящему значительное влияние на Элиота оказали лишь двое последних. От Коупленда и его «писательского мастерства» Том старался отмежеваться. Много лет спустя он вспоминал: «В первое десятилетие века ситуация была необычной. Мне не приходит в голову ни один живой поэт, ни в Англии ни в Америке, в то время на высоте своих творческих сил, чья работа могла бы указать путь молодому поэту, ищущему новых способов выражения. Это был хвост викторианской эры…»[73] Во Франции (а также многих других странах континентальной Европы, включая Россию) положение выглядело иначе.
Популярный Коупленд был противоречивой фигурой. Его биограф Дональд Адамс писал: «Иногда выдающийся преподаватель и ученый сочетаются в одном лице – но это было не так в случае Коупленда… В нем доброжелательное отношение к людям сочеталось с интересом к окружающим, особенно молодым, дар прояснять и упрощать тонкие проблемы – с сильным желанием делиться своими знаниями и способностью будить энузиазм в других, и наконец, силой проекции своей личности…»[74]
В отличие от большинства преподавателей, Коупленд был «доном», т. е. не имел семьи, и жил в самом центре «золотого берега». Раз в неделю он устраивал у себя открытый вечер. Огромной популярностью пользовались его публичные чтения – иногда он читал сам, иногда приглашал знаменитостей. Внешность Коупленда не производила большого впечатления. Он был «серьезным маленьким человеком c подстриженными темными усами и величественным лбом… в клетчатом костюме, с воротничками из ткани с рисунком, и носил шляпы-котелки, которые казались больше его головы… Никто никогда не встречал профессора, который бы так выглядел. Он мог быть актером»[75].
Коупленда можно назвать успешным социопатом – однажды его портрет появился на обложке журнала «Time». В пояснении сообщалось: «Уже 21 год Гарвардский клуб в Нью-Йорке организовывает вечер в честь “Коупи”, ужин, сопровождавшийся чтением, в котором принимает участие счастливая компания Сподвижников Коупленда (только по приглашению). Здесь часто видели Теодора Рузвельта. Здесь бывали Дж. П. Морган… издатель Джордж Палмер Патнэм… и много обыкновенных Джонов Смитов и Томов Джонсов…»[76]
Автор книги, посвященной традициям и нравам Гарварда, Дуглас Шэнд-Туччи, пишет о Коупленде как о «очевидно гомосексуальном и горячо любимом гарвардском светоче». Неприятие у Элиота вызывали его тщеславие и агрессивная манера навязывать свои взгляды на литературу. Тот же автор приводит анекдот – когда один из выпускников Коупленда женился, не выпустив никакой посвященной ему статьи или книги, он заметил язвительно, что среди детей других выпускников уже шестеро названы в его честь.
Отрицательно к Коупленду относился и Сантаяна, называя его болтуном. В курсовой работе по его предмету Элиот раскритиковал Киплинга, которого всячески превозносил Коупленд, в основном за то, что его агрессивный стиль порождает все более и более бездарных последователей.
По курсу Коупленда Том получил В+.
10
Клубы тоже были частью «системы». Помимо в основном студенческих, как Southern Club и Digamma, существовали и клубы, куда входили и преподаватели – например, литературно-ориентированные Signet Society и Stilus Club. Прием в них сопровождался сложным ритуалом. По слухам, кандидат мог подвергнуться «трудным физическим испытаниям». Впрочем, психологические испытания тоже запоминались надолго. Например, комиссия из профессоров – членов клуба, таких как Киттредж, У. Джеймс, Дж. Ройс, Коупленд, напоминающая трибунал инквизиции, могла задавать кандидату один за другим каверзные вопросы, сделать вид, что он явно не подходит, заставить дожидаться окончания «допроса» остальных, а потом ошарашить расстроенных кандидатов сообщением, что они все же прошли испытание.
Хэниэль Лонг, товарищ Тома по редакции Advocate и член клуба Signet, предложил его кандидатуру на заседании 19 марта 1909 года. Оно длились несколько часов. Многие канидутуры были забаллотированы. Но Лонг умел ждать и назвал имя Элиота в самом конце, когда остальные участники устали спорить или осознали, что в списке осталось слишком мало имен.
Через несколько дней «мистер Т. С. Элиот» получил следующее письмо:
«Дорогой сэр!
C большим удовольствием я сообщаю вам о вашем избрании в состав четвертой седмицы курса 1910 г. (Т. е. курса, заканчивающего университет в 1910 г. – С. С.) К вашей инициации, каковая имеет место быть в пятницу вечером, апреля второго числа в семь тридцать, вам надлежит подготовить выступление не менее чем из десяти сотен слов.
Со всей искренностью, Мортон Пибоди Принс»[77].
Том благополучно прошел инициацию. В завершение церемонии новым членам клуба полагалось выпить из «дружеской чаши» с пуншем. Всем вручалась красная роза, которую следовало хранить (в засушенном виде), чтобы вернуть в клуб после публикации своей первой книги. Роза, возвращенная Томом, до сих пор хранится в клубе как реликвия.
В Signet уже состояли многие его знакомые по гарвардским журналам. Важнее всего было то, что студенты, преподаватели и выпускники прежних лет могли здесь встречаться в неформальной обстановке.
Вскоре Тома приняли также в близкий по профилю Stilus.
Signet мог похвастаться библиотекой, в которой было около 6000 томов. Не обходилось и без застолий – пользовались популярностью шампанское, ромовый пунш, кларет Château la Rose (только в Signet) и сигары марки Romeo and Juliet.
В обоих клубах состоял Пьер де Шеньон Ляроз (1871–1941) – художник, дизайнер, специалист по церковной католической геральдике и сам ревностный католик. Ляроз был автором нескольких великолепных интерьеров в Signet, а также герба с пчелами над парадной
