Юнг и Паули - Дэвид Линдорф
Соединённые Штаты ещё не вступили в войну, но в Европе она разгоралась всё сильнее, и выезд был сопряжён с риском. Маршрут путешествия Паули, спонсированного фондом Рокфеллера, пролегал через Виши во Франции в Лиссабон, откуда ещё возможно было пересечь океан по воде или по воздуху. Первая попытка Паули отплыть в июле 1940 года потерпела неудачу из-за начала войны с Италией. Вторая попытка, в августе того же года, удалась. Паули и его жена сошли на берег Соединённых Штатов 24 августа и были встречены в порту математиком Джоном фон Нейманом. Несколько недель спустя туда же прибыла и сестра Паули, Герта, но при совершенно других обстоятельствах.
Герта жила в Вене. Мы уже знаем, что аншлюс Австрии с Германией был предрешён, но для Герты он стал неожиданностью. 11 марта 1938 года, когда войска Гитлера вошли в Австрию, сестра Паули приняла отчаянное решение, которое полностью изменило её жизнь. Тогда ей было 29 лет, и она только начинала свою карьеру в качестве писательницы и актрисы. У неё были связи с литературным обществом, настроенным решительно против нацистов; и, как и её покойная мать, она была феминисткой и пацифисткой[109]. Её либеральные склонности и еврейское происхождение ставили её в опасное положение.
Когда нацисты вошли в Австрию, Герта гостила у своего отца, жившего с новой женой возле Биохимического института в Вене. Втроём они слушали по радио речь австрийского канцлера, сообщившего, что Австрия подчиняется требованиям Германии и капитулирует. Герта решила бежать за границу, но её отец на тот момент был слишком занят своими исследованиями, чтобы помышлять об отъезде. Как и многие другие, попавшие в подобное положение, он не был готов принести такую жертву.
Вместе с двумя друзьями Герта лихорадочно готовилась к побегу. Они решили порознь добраться до Цюриха на поезде, а затем ехать в Париж. После рискованного пересечения границы Герта попала в город, где жил её брат. Сидя в кафе в Цюрихе, она описывала всю напряженность того момента, как истинный писатель. Внезапно она оказалась одна в жестоком, опасном мире и с грустной иронией размышляла о том, как не соответствует событиям тишина и покой вокруг:
Мой брат Вольфганг жил здесь, … но так случилось, что в это время он читал лекции в Англии. Я сидела в кафе в одиночестве, боясь пошевелиться. Из окон был виден небольшой кусочек озера, и белые лебеди неспешно кружили по нему, а дети бросали им хлебные крошки. Мирная картина[110].
Герта отправилась в Париж, где недолгое время работала на издателя. Во второй раз после начала войны 1 сентября 1939 года ей пришлось столкнуться с нападением немцев. После капитуляции Франции количество нацистов в ней умножилось, и волна беженцев хлынула из страны. Наконец, пришла помощь от американского Чрезвычайного комитета по спасению при поддержке Элеоноры Рузвельт — частной организации, поставившей цель спасти как можно больше писателей, художников и прочих интеллектуалов. Герта сошла с корабля в Нью-Йоркской гавани 12 сентября 1940 года, меньше, чем через три недели после прибытия своего брата, за год и три месяца до того, как США вступили в войну.
Вольфганга Паули спасли, потому что он был физиком, Герту Паули — потому что она была писательницей, и оба были евреями (путешествие обоих спонсировал фонд Рокфеллера). Паули оказали приём, достойный его профессионального уровня. Однако по окончании войны, несмотря на заманчивые перспективы в Соединённых Штатах, он вернулся в Цюрих, где, как он чувствовал, требовалась его помощь в восстановлении «физически и духовно растоптанной» Европы[111].
Брат и сестра выбрали разные дороги, и этот выбор знаменовал и конец, и начало. Переезд подарил Герте возможность новой жизни. Со временем она пустила корни в Америке, где состоялась как автор двадцати книг, в основном детских. Она умерла в 1973 году. С отъездом её брата из Швейцарии завершилась важная глава его жизни, а также уникального периода в истории физики. Для Паули настало время внутреннего развития, которое приведёт к возобновлению контакта с Юнгом.
Тёмная сторона науки
Если бы Паули во время войны остался на нейтральном швейцарском островке, он был бы эмоционально далёк от попыток создания атомной бомбы. Его довоенные визиты в Принстон вызвали сон о тузе треф, который он посчитал дурным предзнаменованием, а шестилетнее пребывание в США заставило в полной мере осознать самую тёмную сторону науки. Предмет этой главы — то, как Паули приспособился к этой неприятной ситуации и как она отразилась на нём.
Хотя в идеале учёные руководствуются, в сущности, чистыми побуждениями — обрести знания, способные дать ключ к загадкам Вселенной — история показывает, что поиск истины зачастую мотивирован жаждой усовершенствовать военное искусство. Паули считал это извращением первоначальных ценностей, слишком заметным уже по тому, в какой спешке шла разработка атомной бомбы.
Наука располагала знаниями, необходимыми для создания такой бомбы, уже более полувека. Даже после открытия радиоактивности Антуаном Анри Беккерелем в 1896 году и последовавшим за этим определением Эйнштейна — E=mc2 — нужно было пройти ещё долгий путь, чтобы научиться использовать энергию атома. Точно не известно, в какой точке этого пути созидательный инстинкт был искажён мыслью использовать атомную энергию в разрушительных целях. Однако есть предположение. В 1933 году, за шесть лет до того, как Отто Ган расщепил атом, Лео Силарда, польского эмигранта еврейского происхождения, посетило вдохновение: «Мне неожиданно пришло в голову, что, если мы найдём элемент, который при расщеплении нейтронами ... будет испускать два нейтрона, поглотив всего один, такой элемент, при достижении достаточно большой массы, сможет поддерживать ядерную цепную реакцию»[112].
Силард, эксцентричный гений, хотел сохранить свои идеи в тайне, поскольку предвидел, что ядерная реакция может вызвать мощный взрыв. Такая возможность могла обернуться катастрофой, попади она не в те руки. Ирония судьбы: эта мысль явилась Силарду в тот же год, когда Гитлер пришёл к власти. В 1939 году, незадолго до начала войны в Европе, Отто Гану удалось расщепить атом, и это достижение кардинально изменило настроения в физическом сообществе. Теперь воображаемый план Силарда казался вполне осуществимым. Силард и другие,
