Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
Вместе с тем наше внедрение в секретариат этой организации, то есть в постоянный рабочий орган, оказалось проблемой крайне трудной. Исходя из финансового вклада Советского Союза в ЮНЕСКО, мы могли претендовать более чем на 50 должностей в секретариате, включая и самые высокие. На деле же в секретариате долго не было ни одного сотрудника из нашей страны. Секретариат, естественно, ко времени вступления Советского Союза в ЮНЕСКО сложился, был укомплектован гражданами из других стран, руководил им в качестве Генерального директора американец Эванс. В соответствии с Уставом сотрудники секретариата были международными чиновниками, они подписывали при поступлении клятву верности организации, обязывающую их ничьих иных указаний, кроме как Генерального директора, не выполнять и отдавать «все свое время» работе в организации (как шутили в кулуарах злые языки насчет этой формулы — добровольно отдавали себя в рабство). Однако при всех этих строгостях было очевидно, что без «своих» людей в секретариате нам нелегко будет осваиваться в ЮНЕСКО. Поэтому одной из главный задач стала борьба за внедрение в секретариат советских граждан.
Интересы Советского Союза при ЮНЕСКО представлял в то время Владимир Семенович Кеменов. Искусствовед по профессии, он побывал до этого на постах заместителя министра культуры и председателя ССОДа.
Кеменов быстро приобрел славу самого блестящего оратора из всего международного сонма деятелей, вращавшихся вокруг ЮНЕСКО. Его пикировки с Эвансом достигали такой красочности, что в дни заседаний Исполнительного Совета — руководящего представительного органа ЮНЕСКО между сессиями ее Генеральной ассамблеи — многие сотрудники Секретариата, независимо от национальной принадлежности, прекращали работу и заполняли не только места для публики, но, порой, и подходы к залу, чтобы насладиться очередной выволочкой, которую устраивал гендиректору советский делегат без всяких заранее написанных текстов. Поводов для этого было предостаточно: международная обстановка была сложной, к тому же среди проблем, которыми занималась ЮНЕСКО, было немало деликатных, связанных с такой остроконфликтной для отношений между СССР и США сферой, как идеология. Продвижением советских кандидатов в международные служащие приходилось заниматься самому В. С. Кеменову, поскольку при этом приходилось преодолевать сопротивление все того же Генерального директора. Однако к моменту, когда речь зашла о моей работе в ЮНЕСКО, ему удалось заполучить лишь две скромные должности: С. Салычев и В. Радченко были назначены сотрудниками с профессиональным рангом «П-3»[2]. Даже в секции русских переводов — казалось бы! — не было ни одного человека, приехавшего из Москвы, и она была заполнена представителями послереволюционной эмиграции. Туда-то, на должность «П-2», и прочила меня вместе с сокурсником Ю. Кривцовым Москва. Его — с английским языком. Меня — с французским.
Кандидатов Советский Союз предлагал много, но их отводили либо из-за несоответствия послужного списка критериям вакантной должности, либо потому, что их знание языка оценивалось как недостаточное, либо, наконец, в силу того, что, как утверждалось, они проваливались на экзаменах. Этими аргументами и отбивал Эванс упреки Кеменова в том, что тот не допускает советских граждан в лоно вверенного ему секретариата по соображениям политическим. Видимо, поэтому в Центре и решили запустить в дело молодежь, прошедшую через МГИМО, т.е. получившую профессиональную подготовку в международных делах.
Борьба за советское присутствие в секретариате была, бесспорно, задачей важной. Я это в общем плане хорошо понимал, но в то же время протестовал: при чем тут я?! Предложение я воспринял как наказание, взывал о пощаде и просил В. Ерофеева продолжать борьбу. Однако единственное, что он мне пообещал, — это организовать мой личный разговор с Виноградовым. Тот же мне пояснил, что на последнее его возражение он получил из Москвы замечание от министра, что в посольстве, видимо, не понимают значения международных организаций для нового разворота нашей внешнеполитической деятельности.
— Так что, Юрочка, мне тебя не хотелось терять, ты работаешь хорошо, но иди подавай заявление и, как получишь приглашение на экзамены, отправляйся их сдавать.
Ободренный комплиментом, я заметил, что экзамен можно ведь легко провалить. «Ради работы в посольстве, — добавил я, — я готов на это».
Но Виноградов строго посоветовал не портить мнение о себе.
— Молва, — сказал он нравоучительно, — поважнее писанных характеристик. Раз уж так получилось, экзамены ты должен сдать достойно. И не забывать, что еще молод и впереди у тебя может быть немало интересного.
Что тут возразишь? Надо выполнять предписанное. Вскоре пришло приглашение от секретариата. На экзамены. Получил я его через Комиссию по делам ЮНЕСКО в Москве. Все как положено. И приписка из Москвы: доложить, как все пройдет.
Экзамен был организован в помещении штаб-квартиры ЮНЕСКО, в то время на авеню Клебер, недалеко от Триумфальной арки. Абитуриентов собралось больше ста пятидесяти, и все они претендуют на два — только два! — вакантных места в секции русских переводов. Огромный зал. Каждому по столу. Закодированная папка призвана продемонстрировать полную беспристрастность. С меня требуется перевести на русский язык два текста с французского — одни общеполитического характера, другой специализированный, юридический. Я это сделал. Доложил Виноградову, что действовал, как он сказал, то есть постарался написать работу качественно.
Одна к этому деталь: Кеменов добился, чтобы в экзаменационную комиссию, в ту, что будет просматривать работы, был включен один из уже попавших в секретариат наших граждан — В. Радченко, а нам с Ю. Кривцовым было сказано дать В. Радченко образцы наших почерков. Так что поговорку: «доверяй, но проверяй» мы знали и пускали в дело пораньше Рональда Рейгана. В. Радченко к работе комиссии подпустили лишь на заключительной стадии, когда другими членами комиссии была произведена отборка нескольких работ, которые, дескать, только и заслуживали внимания советского работника. Пояснили ему: вы, мол, человек занятый, что же вам читать гору безграмотных бумаг. Ни моей, ни Ю. Кривцова работ среди представленных вниманию В. Радченко не оказалось. Пришлось и ему заняться дипломатией. Просмотрев показанные ему работы, он заявил, что как член комиссии, хотел бы для очистки совести бросить взгляд и на макулатуру. Как рассказывал мне потом В. Радченко, найти мою работу не стоило труда уже потому, что на ней не было никаких пометок цветного экзаменаторского карандаша. Нашел он и работу Ю. Кривцова по тому же признаку. Прихватив для маскировки еще две-три, где поправок было поменьше, чем в других, он попросил экспертов — их возглавлял руководитель секции русских переводов ЮНЕСКО А. Соломон (был среди них и официальный переводчик Кэ д’Орсе князь К. Андронников) — пояснить, почему эти работы оказались в отвале. В мою работу Соломон долго всматривался и в конце концов сказал, что ее пороком является неправильное словообразование: «Абитуриент вот употребил слово «целенаправленный», а такого слова ни в одном толковом словаре мы не нашли, да и никто в секции его никогда не слышал». Радченко поинтересовался, имеются ли у экспертов другие замечания по моей работе.
