Вадим Арбенин - Предсмертные слова
А последние слова самоубийц!
Ведь каждый пятый из наложивших на себя руки оставляет их — то ли губной помадой на зеркале, как кино-дива ЛУКЕРЬЯ АШМАРИНА; то ли старческим убористым почерком на листке мелованной бумаги с золотым обрезом, как ДЖОН ВАСИЛЬЕВИЧ СКОРОВАРОВ.
«Удачи и доброй ночи», — нацарапал на стене студии неверной рукой алкоголика величайший художник-абстракционист современной Америки МАРК РОТКО (выходец из Двинска МАРКУС РОТКОВИЧ). Потом зашёл в ванную комнату, а утром его нашли там на полу покончившим с собой. Чего не хватало ему, востребованному, заваленному выгодными заказами на его гигантские полотна, ни на что не похожие?! «Манхеттэн победил Марка», — объяснили сведущие люди.
А наш СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЕСЕНИН, «демон крестьянской поэзии», написал последние строки своих предсмертных стихов собственной кровью из вскрытой вены, окуная в неё казённое железное перо:
До свиданья, друг мой, до свиданья,Милый мой, ты у меня в груди…
В этом не было ни дурной позы, ни дешёвой мелодрамы. Просто-напросто горькая необходимость: в ту декабрьскую ночь у поэта в кармане не оказалось карандаша, а в стеклянной гостиничной чернильнице пересохли чернила, и ему пришлось обмакнуть ржавое перо в собственную кровь. Сколько же кровушки-то ушло! Врачи говорят, что много. Ведь поэт написал кровью не только восемь строк своего прощального стихотворения, но ещё исписал ею и кафельные стены в ванной комнате ленинградской гостиницы «Англетер». В этой гостинице он уже останавливался с известной балериной Айседорой Дункан, своей очередной женой. Соседи Есенина по его 5-му номеру слышали в роковую декабрьскую ночь, как он напевал: «Ах, доля-неволя, глухая тюрьма. Долина, осина. Могила темна…» А потом: «Сергей Есенин обернул вокруг своей шеи два раза верёвку от чемодана, вывезенного из Европы, перекинул её на трубу парового отопления, выбил из-под ног табуретку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь». По другой же, менее распространённой версии, Есенин был убит Яковом Блюмкиным, заплечных дел мастером Льва Троцкого, — по заданию последнего. Что, однако ж, представляется маловероятным.
А один вот просто написал мелом на стене дровяного сарая: «Простите, но здесь, внутри, висит мой труп. Заберите его и известите полицию».
Другой оставил последние слова на странице с неоконченной новеллой, оставленной в пишущей машинке «Оливетти»: «Почему самоубийство? Да потому!»
А один зашифровал свою предсмертную записку в кроссворд — до сих пор жена и следователи ломают над ним голову.
Английский поэт-мистификатор ТОМАС ЧАТТЕРТОН принял 60 граммов опиумной настойки, предварительно изорвав в клочья все свои неопубликованные рукописи. Когда вызванный хозяйкой доктор Бланш поднялся в его маленькую чердачную комнатку, Чаттертон ненадолго очнулся от наркотического сна и употребил — да поверите ли вы? — последние свои силы, чтобы только сказать: «Сударь… вы… врач… купите моё тело… и заплатите мой долг». И сразу же снова погрузился в сон, уронив голову на плечо доктора. Но потом, поддавшись неистовому порыву, упал на колени и рухнул замертво лицом вниз. На колченогом столе лежала предсмертная записка семнадцатилетнего поэта: «Я продаю своё тело доктору (для имени оставлено место) при условии, что он внесёт господину Беллу плату за мою комнату за шесть месяцев, составляющую 3 гинеи». Весь пол был усыпан клочками исписанной бумаги с его стихами. Потребовалось полтора года, чтобы собрать и издать их в современной орфографии.
А академик ОЖЕ, идя на смерть, стал искать табакерку, чтобы взять себе понюшку табаку.
Очень богатая МОЛОДАЯ АМЕРИКАНКА, первая красавица города Рино, в штате Невада, собрала гостей на вечеринку, чтобы отпраздновать свой развод. Пообнимавшись и расцеловавшись со всеми приглашёнными, она радостно воскликнула: «Наконец-то я развелась, как я счастлива! Да здравствует свобода!» Затем вскочила на подоконник и бросилась с седьмого этажа, навеки обретя свободу.
Остзейская баронесса ЭМИЛИЯ ФИОРАЛЬДИ, богатая, независимая красавица, с двадцати двух лет путешествовала по свету, и путешествовала совершенно бесцельно. Останавливалась на день-два в одном городе и отправлялась далее — куда бы ни ехать, лишь бы не сидеть на одном месте. Так она проездила до сорока двух лет. Прошла молодость, увяла красота. И вот в маленьком городке в Калабрии, в дешёвой гостинице, она умертвила себя угаром. В её ногах лежала издыхающая собачка, в руках была зажата предсмертная записка: «Я ездила двадцать лет. На свете много миллионов людей, но между всеми людьми я не нашла своего идеала. А потому я ухожу в другой мир, быть может, встречусь с ним там».
А еще одна дама послала в аравийскую пустыню за ядовитым пауком каракутом, больше известным в народе как «чёрная вдова», дала ему укусить себя в руку и принялась записывать: «Начинаю чувствовать последствия укуса: комната кружится, и я с трудом различаю, что пишу. Наверное, это уже конец. Впрочем, кто знает. Да мне и наплевать. Очень приятно… Очень… Да… Нет…»
А французский поэт и прозаик ПЬЕР БОРЕЛЬ в самый разгар алжирского лета встал на солнцепёке с непокрытой головой и дождался, когда его хватит солнечный удар. В ответ на уговоры соседей-колонистов надеть шляпу или уйти в тень он неизменно отвечал им: «Не нужна мне шляпа. Природа сделала то, что могла, и мне не пристало её исправлять. Если она пожелала лишить меня волос, то, стало быть, ей угодно, чтобы моё темя было обнажённым». И вскоре упал замертво.
Уверенный, что любимая его Клеопатра, легендарная царица, правительница страны роскоши и чудес — Египта, погибла, бывший триумвир и наместник в восточных областях Римской империи МАРК АНТОНИЙ ударил себя в грудь обоюдоострым мечом. И довольно неудачно для искусного воина — лезвие лишь скользнуло по кости и распороло ему живот. Смертельно раненного, истекавшего кровью и потерявшего сознание великого полководца под покровом ночи перенесли в александрийский дворец к по-прежнему здравствующей Клеопатре, и царица купала в крови «римского Геркулеса» своё лицо и волосы и называла его «Мой господин» и «Мой повелитель». Ненадолго придя в себя, Антоний первым делом испросил себе стакан вина и, выпив его, пробормотал нечто похожее на «Я согласен умереть римлянином, но только в честном бою с другим римлянином». По другим же источникам, последними его словами были: «Всё, что я пораздаривал людям, по-прежнему остаётся со мною».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});