Вадим Арбенин - Предсмертные слова

БЕЗЫМЯННАЯ КОЛДУНЬЯ, измождённая, оборванная, стоящая на зажжённом для неё костре в предместье Парижа, презрительно сказала, ни к кому, собственно, не обращаясь: «Игра не стоит свеч».

«Sancta simplicitas» («Святая простота»), — сказал проповедник ЯН ГУС набожной старушке, подбросившей в огонь хворосту, чтобы костёр, на котором католики сжигали протестантского вождя чехов, «богоотступника, упорного еретика и слугу Антихриста», горел ярче. Его вывели на Соборную площадь в бумажной короне с рисунками чертей на ней и надписью на латыни: «Ессе Heresiarcha!» («Се — ересиарх!»). Когда же костёр разгорелся, великий праведник громко сказал несметной толпе: «Христе, Сыне Бога Живаго! Эту ужасную позорную смерть я терплю ради Евангелия и ради проповеди твоего слова! Потерплю покорно и со смирением!.. Помилуй мя грешного!» Пепел мученика был тщательно собран палачами и выброшен в Рейн, чтобы ничего не осталось от еретика.

Когда палачи на эшафоте гильотины сняли фрак с АДАМА ЛЮКСА, герцога Орлеанского, и хотели снять ещё и сапоги, он оттолкнул их, подошёл к роковой доске и сказал: «К чему напрасно терять время? Сапоги можно снять и с убитого».

А великий князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ РОМАНОВ, генерал-лейтенант, командовавший «Дикой дивизией» из кавказцев в Первой мировой войне, напротив, сам разулся перед казнью. Родной брат Николая Второго, вслед за ним отрекшийся от российского престола, он был похищен из пермской гостиницы «Королевские номера» группой вооружённых людей, вывезен за город и расстрелян якобы «при попытке к бегству». Перед расстрелом он снял свои генеральские сапоги и отдал их палачам со словами: «Пользуйтесь, ребята, всё-таки царские».

«Ну, давай, пошевеливайся, бездельник! — кричал на палача приговорённый к повешению в Канзасе некий КАРЛ ПАНЦРАМ. — Я бы мог уже повесить с добрый десяток людей, пока ты тут возишься со мной одним».

«Итак, в путь!» — скомандовал самому себе РЕЙНГОЛЬД ПАТКУЛЬ, шведский генерал на службе российской короны, когда его выводили из узилища на смертную казнь. Его, тайного советника и чрезвычайного посланника Петра Первого, арестовали саксонские министры в Дрездене и выдали королю Швеции Карлу Двенадцатому. А тот приговорил «перебежчика и переметчика к казни колесованием и четвертованием». На утренней заре чёрные дроги, окружённые сотней шведских драгун, привезли Паткуля к лобному месту на базарной площади польского городка Казимирж, в восьми милях от Познани. «Куда мне теперь?» — спросил он палача, поднявшись на эшафот с кольями и колёсами. «Ложись на землю», — был ответ палача. Паткуль щедро расплатился с ним деньгами и скомандовал ему: «Делай своё дело!» А потом попросил полкового пастора Лоренца Гагена: «Скажи моё последнее приветствие моей невесте, госпоже фон Ейнзидель», после чего разделся и лёг под топор. Палач был неопытен, рубил плохо, и после пятнадцати ударов изрубленный Паткуль взмолился: «Голову прочь!» Палач помедлил ещё, потом четырьмя ударами обезглавил Паткуля и положил тело на колесо.

И маршал Франции КАРЛ ГОНТО де БИРОН, обвинённый в государственной измене, тоже погонял палача. Поднявшись на эшафот во дворе Бастилии, она сам завязал себе глаза и, встав на колени, крикнул ему: «Торопись, кончай скорее!» Присутствовавшие при казни были поражены, что голова не покатилась по помосту, а три раза подпрыгнула на досках. «Допрыгался наш маршал», — сочувственно проговорил кто-то в толпе.

Борец за освобождение негров-рабов, белый капитан ДЖОН БРАУН перед казнью был приглашён начальником тюрьмы отужинать с ним на его квартире. А в 11 часов следующего дня, 2 декабря 1859 года, тот вывел его из камеры смертников. У крыльца их ждала простая повозка, запряженная парой белых лошадей. Браун поднялся в неё и сел на заранее заготовленный для него гроб, рядом со стражником. Обширное поле на окраине Чарльстона, где стояла виселица, было заполнено солдатами, кавалеристами, ополченцами. (Среди последних был и Джон Бут, бывший актёр из Ричмонда, будущий убийца президента Линкольна). Несколько пушек окружало эшафот. «Я понятия не имел, что губернатор Вирджинии Вайс придаёт моей казни такое значение», — заметил по этому поводу Браун. В поношенной одежде и ковровых тапочках, поднялся он по ступеням, прямой и спокойный, с улыбкой на лице. Со связанными руками он всё же сумел снять шляпу и положил её на доски эшафота подле себя и поблагодарил своих тюремщиков за их доброту. Потом посмотрел на город, на дальние холмы, на затуманенные отроги Голубого Кряжа. «Это замечательная страна, — промолвил он. — Никогда прежде я не видел её такой, с этого места, я хочу сказать». Ему накинули на голову капюшон и набросили на шею петлю. «Джентльмены, я не вижу, куда мне идти, вы должны помочь мне», — попросил палачей Старина Браун. И его подвели к люку. Шериф спросил его, готов ли он. «Я буду готов, когда будете готовы вы, — ответил ему Джон Браун неестественно твёрдым и хорошо поставленным голосом. — Но не заставляйте меня ждать». Над местом казни нависла зловещая тишина. Браун, однако, ждал десять минут, прежде чем палач занёс топорик и единым ударом перерубил верёвку.

«Нужно большое самообладание и присутствие духа, чтобы жить в этом мире», — обратился к пьяной толпе некий бандит ДЖОРДЖ СМИТ, когда та вешала его на уличном фонаре в Канзасе.

«Я знаю, ты пришёл убить меня, — сказал легендарный революционер ЭРНЕСТО „ЧЕ“ ГЕВАРА сержанту Хайме Теране, пришедшему расстрелять его. — Подожди минутку, я только поднимусь на ноги. Я хочу умереть стоя». Тяжело раненный в перестрелке с боливийскими солдатами, Гевара лежал на земляном полу школы в захолустном Ла Хигуэра, куда его бросили после пленения. Терана вовсе не желал убивать легендарного аргентинского врача, более известного под именем Команданте «Че». Да и никто из солдат его взвода не соглашался добровольно заделаться палачом. Но жребий выпал на сержанта — именно он вытянул самую короткую соломинку. Взглянув на Гевару, Терана содрогнулся и выбежал из школы. Но полковник Хоакин Сентено, командир 8-й армейской дивизии, вновь погнал его туда: «Выполняй приказ!» — «Так давай же стреляй, трус! — крикнул сержанту Гевара. — Всего лишь человека тебе предстоит убить». И тот, не глядя в лицо «Папы», как солдаты звали между собой кубинского партизана, разрядил в него весь магазин своего карабина. Потом в класс ворвалась солдатня и вывернула карманы расстрелянного — деньги, часы, компас, авторучка «Parker», кинжал, две курительные трубки и мундштук пошли на «сувениры». Агент ЦРУ Густаво Вийолдо, кубинец по рождению, срезал с головы Гевары чёрный локон в сто волосков. Часы на деревенской церкви пробили полдень — 9 октября 1967 года. Правда, другой агент ЦРУ, Феликс Родригес, присутствовавший при казни Гевары, утверждает, что последними словами того были: «Передайте Фиделю, что скоро в Америке будет революция», а потом добавил: «Передайте моей жене, чтобы она выходила замуж и вновь обрела счастье». Здание школы сровняли с землёй, а место захоронения Гевары было засекречено. PS. Недавно локон в сто волосков «самого совершенного», по словам Жана-Поля Сартра, «человека нашей эпохи», был продан на нью-йоркском аукционе за 100 тысяч долларов.