Александр Островский - Владимир Яковлевич Лакшин
Островского приветствуют почтительно и дружелюбно, Некрасов знакомит его с Глебом Успенским, Михайловским. С любопытством поглядывает на драматурга не по годам тучный молодой человек с апатическим лицом – критик Скабичевский. Конечно, это не Добролюбов, но он собирается писать в «Отечественных записках» о новых комедиях Островского…
Островскому нравилось, что в «Отечественных записках» все делалось, по видимости, само собою. Деловые разговоры велись как бы между прочим. Говорили вперемежку обо всем: о новостях газет, плане очередной книжки, модной повести, перемещениях чиновников, в особенности влиявших на литературные дела, о вестях и слухах, касавшихся цензурного комитета, о видах на урожай, лесных пожарах, туркестанских походах и холере…
Дух редакции был лишен сентиментальности. Если рукопись нравилась, Некрасов хвалил коротко и по делу, если не нравилась – говорил внятно: не подошло. Чтобы не обидеть, ссылался порой на финансовые затруднения журнала. Но скуп, вопреки молве, не был. Узнавал, что автор бедствует и не может ждать расчета с конторой, подходил к трюмо, стоявшему в его комнате, вынимал из узкого ящика в подзеркальнике радужные ассигнации, которые имел обыкновение совать туда вечером после выигрыша в клубе, и вручал нуждающемуся. Островский тоже пользовался иной раз щедротами подзеркальника.
Деловой, непринужденный и серьезный дух был перенят от Некрасова и другими сотрудниками. Тем более что его соредактор Салтыков еще менее был наклонен к сентиментальным эмоциям: покряхтывал баском и резал автору всю правду о его сочинении, не щадя самолюбия «литературных генералов».
Демократическое и критическое направление «Отечественных записок» выявилось очень скоро. Для этого не понадобилось литературных манифестов: все здоровое, честное, молодое прибивало к этому берегу само собою. Литераторов не задергивали тут мелочными претензиями, не подгоняли под свой вкус. Верность направлению журнала Салтыков и Некрасов понимали достаточно широко: лишь бы автор писал правду, болел душою за народ, избегал общественной и нравственной фальши.
Островским в «Отечественных записках» дорожили, считались с ним, можно даже сказать, ухаживали за ним. Он заслужил это трижды: как старый сотрудник Некрасова еще с «золотых лет» «Современника», как редкий московский гость, наконец, как общепризнанный большой художник, оставшийся, в отличие от Тургенева или Толстого, верным демократическому журналу и в самые трудные его дни.
Пьесы Островского неизменно печатались в первой, «казовой» книжке «Отечественных записок»: ими по традиции открывался журнальный год. А если Островский, по счастью, сочинял в сезон и вторую комедию, охотно печатали и ее. В 1868 году в номере 11 он дебютировал в некрасовском журнале пьесой «На всякого мудреца довольно простоты», в номере 1 за 1869 год появилось «Горячее сердце» – и пошло: номер 2 за 1870 год – «Бешеные деньги», номер 1 за 1871 год – «Лес», номер 1 за 1872 год – «Не было ни гроша, да вдруг алтын» и т. д.
Наведываясь в Петербург, Островский, в компании с Горбуновым или Бурдиным, часто становился участником скромных редакционных праздников. «Отечественные записки» и в этом унаследовали обычаи «Современника». Когда, протомившись положенные три дня в «чреве кита», очередная книжка получалась из цензуры с дозволением идти в свет, Некрасов устраивал «генеральный обед» для сотрудников. У Донона, рядом с Певческим мостом, или в русском ресторане «Малоярославец» сходились А. Н. Плещеев, В. С. Курочкин, Г. И. Успенский, А. А. Потехин и другие близкие журналу литераторы.
Островский охотно бывал на этих дружеских литературных сходках; но Петербург – не Москва, и он чувствовал себя здесь несколько скованно, «как тот редкий гость, – вспоминает очевидец, – который пришел в незнакомый дом и не знает, что делать: сесть или стоять, слушать других или начать разговор, и даже затрудняется в том, куда девать свои руки». Иным он казался величавым, важным, но такое впечатление было обманчивым. Правда, с годами он становился молчаливее, и довольно было двух-трех малознакомых людей в компании, чтобы его трудно было расшевелить. Но он внимательно слушал все, о чем говорили, с доброй улыбкой, наклонив набок большую, рано начавшую лысеть голову и поощряя собеседника к месту вставленным словцом. На этих обедах он нередко сидел рядом с Салтыковым и своим молчаливым спокойствием составлял выразительный контраст с вечно кипятившимся, желчным и язвительным Михаилом Евграфовичем[606].
Лишь однажды он вступил в полемику на некрасовском обеде, вызванный к тому не в меру самодовольным литератором. Петр Дмитриевич Боборыкин тоже был автором «Отечественных записок», хотя и довольно случайным. Встречая его, Салтыков имел обыкновение произносить нецеремонно: «Ну что вы там набоборыкали?» Перу Боборыкина, помимо толстых романов, принадлежало и несколько пьес, он считал себя знатоком теории драмы и в 1871 году печатно заявил в журнале «Дело», что Островский попал в сценические писатели по недоразумению.
На обеде у Некрасова Боборыкин имел неосторожность заметить Островскому, что тот мало знаком с техникой построения пьесы.
– Может быть, – скромно отвечал Островский, – но в моих пьесах еще не случалось, чтобы играли конец вместо середины, а середину вместо конца[607].
Присутствующие рассмеялись. Известно было, что на представлении одной из комедий Боборыкина театр поменял местами четвертое и пятое действия и никто из зрителей не заметил этой перемены.
Своим спокойным незлобивым юмором Островский подкупал всех. Нравилось, что он говорил немного, но метко, и сам умел слушать. Его особенно увлекал разговор Салтыкова, его гиперболическая образность и резкий ум. Не зря в первых же комедиях Островского, напечатанных в «Отечественных записках», критики расслышали «щедринские» нотки.
На рубеже 1860-х и 1870-х годов большинство разговоров в редакционной комнате и на обедах Некрасова сводилось к разочарованию «эпохой реформ». Народнические взгляды еще не успели определиться, но буйно цвела критика остатков крепостничества. «Хотя крепостное право, в своих прежних осязательных формах, не существует с 19 февраля 1861 года, – рассуждал Щедрин, – тем не менее оно и до сих пор остается единственным живым местом в нашем организме. Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается»[608].
Надо было изжить розовые обольщения, вызванные в обществе посулами 1860-х годов, и «Отечественные записки» взяли на себя эту отрезвляющую работу.
Когда Островский раскрыл первую книжку обновленных «Отечественных записок», он понял, что и для него настала пора новых песен. Захотелось писать современную, даже злободневную комедию. Прискучили исторические хроники, истомил добровольно взятый на себя пост поденной работы – драматических переделок и оперных либретто.
Осенью 1868 года в Щелыкове, а потом в Москве Островский испытал сильный душевный подъем и жажду работы. На одном листе бумаги он набрасывает планы сразу двух современных комедий: одна должна называться «Дневник, или На всякого мудреца довольно простоты», другая – «Горячее сердце».
Пьеса о «мудрецах» – самая «щедринская» комедия Островского. Злободневность, памфлетность, даже карикатурность, до той поры им избегаемая, возведена
