Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

1

Особого впечатления на меня эта колымская столица не произвела: дома примитивнейшей архитектуры в два, три, редко в четыре, этажа, зелени мало, улицы, правда, заасфальтированы и содержатся в чистоте – по-видимому, зэков и на эту работу здесь хватало. В общем, никаких достопримечательностей я не заметил, даже знаменитый Дворец культуры имени М. Горького и то был на уровне заурядного клуба какого-нибудь крупного предприятия в областном центре.

Примерно через час наша колонна уже вползала в центральный распределительный лагерь Дальстроя в Магадане. Надо сказать, что вся организация приема и оформления зэков в этом лагере была на высоте: первым делом нас без всякого бюрократизма накормили досыта. Под большим навесом стояли столы, на которых уже лежал нарезанный хлеб в неограниченном количестве. Неподалеку стояли бочки с соленой рыбой, горбушей и селедкой очень хорошего качества, и брать ее, как и хлеб, можно было сколько угодно. Когда некоторые особо изголодавшиеся зэки, попав в столовую, начинали пихать в свои сумки хлеб и рыбу про запас, работники столовой, не препятствуя, только удивлялись: «И чего запасаетесь! На приисках этого добра больше, чем здесь!» После чего даже самые жадные переставали делать запасы.

На отдельном столе были подносы, миски, ложки, вилки. Каждый брал поднос с приборами и подходил к окну раздачи. Окон этих было много, и несмотря на то, что в столовую одновременно запускали по несколько сот человек, а таких столовых было несколько, очередей больших не было, обслуживали быстро. Повар наливал по полной миске макаронного, с мясными консервами, супа, очень густого, жирного и вкусного. Правда, даже без признака каких-либо овощей, но они на Колыме считались деликатесом и доставались только вольняшкам.

Во вторую миску накладывали каши, кажется, рисовой, причем, как говорится, от пуза. Желающие могли повторить суп и кашу, повара не жалели, и к окну раздачи можно было подходить и по несколько раз. Чего же еще можно желать? Хлеб, рыба, суп, каша в неограниченном количестве – не жизнь, а малина, не то что ячневая сечка в Полтавской тюрьме! Да к тому же еще и полная воля: зона огромная, иди куда хочешь, садись, ложись, благо погода все еще стоит хорошая, солнце печет, ни одного облачка на небе, только с моря тянет чуть прохладный ветерок. В общем, лафа!

Никто, даже самые заядлые пессимисты, уже не жалели, что попали сюда. Бедняги, мы даже не догадывались, что за «лафа» ждет нас впереди. Не знали мы, что это только реклама, а настоящую кузькину мать мы узнаем на приисках попозже, особенно зимой. Не ведали мы, что немногие из нас переживут даже эту, предстоящую зиму. Не знали мы, что будут наши косточки, с биркой на ноге, лежать в братских ямах приисков Мальдяк, Чай-Урьи, Ленковый или имени Водопьянова. (Эх, не знал мой знакомый Миша Водопьянов, что его именем назовут один из самых страшных приисков, где будет особенно много таких страшных братских ям!)

А пока: «Все хорошо, прекрасная маркиза, дела идут и жизнь легка».

После кормежки, дав нам еще часок отдохнуть, чтобы жирок завязался, нарядчики стали приглашать людей на регистрацию в специальный барак. Нарядчики – это надсмотрщики над рабами, их функции заключались в помощи администрации лагеря по учету и эффективному выводу зэков на работу. Как правило, это бытовики и почти никогда враги народа, как мы.

Если приглашаемый сразу же поднимался с места и шел, куда ему велят, то все обходилось благополучно. Если же он мешкал или выражал желание еще отдохнуть, то здоровенные лбы – нарядчики помогали ему подняться энергичными пинками.

В этом бараке были большие стойки с окошками, за которыми сидели люди в форме НКВД. Над окошками – таблички с буквами алфавита: каждый подходил к окошку со своей буквой, выстраивались небольшие, человек в пять-десять, очереди. У каждого спрашивали фамилию и инициалы. Сидящий за окошком довольно быстро находил личное дело опрашиваемого, сверял по нему все остальные данные и начинал вносить, уже в свой бланк, подробные сведения о человеке.

Окошки были расположены довольно близко друг от друга, шум в помещении стоял сильный, и бывали случаи, когда опрашивающий, по ошибке, записывал в анкетные листы опрашиваемого данные его соседа по окошку. (Такой случай произошел и со мной, но об этом я расскажу несколько позже.) Всех переписанных через другие двери направляли в следующую зону, не менее просторную, чем первая, где им надлежало пройти санобработку, экипировку и дожидаться отправки на прииски. Поскольку в этой зоне все были уже зарегистрированы и занесены в списки, то порядка здесь было больше.

Санобработка совмещается с медосмотром: вызывают сразу человек пятьдесят, заводят в предбанник, заставляют раздеться догола и все вещи повесить на крючки для последующей дезинфекции. Затем медосмотр: в комнате сидит несколько человек в белых халатах. Один из них подходит к голому зэку, осматривает его, выслушивает: «Дышите – не дышите» и т. д. и уже через минуту-две диктует сидящему за столом регистратору: ТФТ или СФТ (тяжелый физический труд, средний физический труд). Зэки обеих категорий пригодны к использованию на земляных работах на золотых приисках.

В принципе, имеется еще и категория ЛФТ (легкий физический труд), и, по положению, такую категорию на прииски посылать нельзя. Медкомиссия же работает сдельно, по количеству отправляемых на прииски зэков, и ЛФТ здесь дают очень редко, практически никогда, ведь все присланные сюда из тюрем люди проходили там предварительный медосмотр и всех явных инвалидов и стариков уже прямо оттуда направляли в другие лагеря, где требования к состоянию здоровья были не такие жесткие, как в Дальстрое.

После медосмотра вся партия направляется в моечную. Баня хорошая, душей достаточно, мыло, нарезанное небольшими кусочками, лежит на специальной полочке, в общем, вымылись мы хорошо. После моечной, в послебаннике, нас полностью экипировали: выдали чистое нательное белье, гимнастерки, летние шаровары, портянки, ботинки (наконец-то я расстался со своими лаптями), фуражки, вплоть до полотенец, которые тут же пригодились. Все это можно было подбирать более-менее по размеру. Одевшись во все новое, мы получили из дезинфекции свою вольную одежду. Она уже практически была нам не нужна, потому что мы с ног до головы были одеты во все лагерное, вплоть до телогреек.

В отличие от тюремной робы, все лагерное обмундирование никаких отметок о принадлежности к месту заключения не имело, что и понятно: куда же с Колымы убежишь? Сообщение только морем, специальными пароходами Дальстроя НКВД, каким-либо «фуксом» попасть на них невозможно, проверяют на совесть. По суше до материка, как здесь называют всю остальную часть Союза, не относящуюся к бассейну реки Колымы, тысячи километров тайги и болот, так что если и уйдешь с бесконвойного прииска, то все равно погибнешь, так и не добравшись до человеческих мест.