Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Когда мы там расположились, пробыть на этих местах более пяти-десяти минут было невозможно – просто не хватало воздуха. Но я хорошо знал, что на ходу, в море, здесь будет гораздо лучше, чем даже у самых люков: во-первых, люки всегда могут задраить, во-вторых, они находятся посредине парохода и обдув их ветром будет хуже, чем у бортов парохода. Еще одно немаловажное обстоятельство: находясь у борта, мы имели полностью защищенный тыл на случай урочьей «шуровки». На пароходе – несколько сот отпетых бандюг-уголовников, вооруженных ножами и спаянных в коллектив, подчиненный единому центру. Они представляют собой грозную силу и станут полными хозяевами трюма, куда охрана ни за что не сунется.

Конечно, шансы наши на успех в случае схватки с уголовниками – нулевые, потому что никто из разобщенных фраеров к нам на помощь не придет. Если навалятся скопом, нам не устоять, но все же приятнее чувствовать, что хоть сзади нам ничего не угрожает. Но пока уголовникам было не до нас. Они занимались размещением, то есть сгоняли фраеров с мест около люков и отбирали у них то, что им понравится.

Часа через два, наконец, послышался грохот якорных цепей, сильнее загудели машины, просипел гудок, и мы тронулись. И уже через час в нашем логове стало терпимо: борт быстро остывал, а в вентилятор начал поступать свежий морской воздух.

В трюме установилось некоторое спокойствие, видимо, усталость сморила не только фраеров, но и урок. Можно было немного отдохнуть. Расстелили мы свои шмотки, улеглись на них и, оставив вахтенного, на первый раз Яшу Козлова, сами уснули тяжелым сном. Разбудил нас Яша не раньше полудня, да и то потому, что около люка началась возня, принесли хлеб и кашу. Никаких тарелок и ложек, конечно, и в помине не было, а подавляющее большинство зэков никакой посудой запастись не догадались. Спасибо наш «завхоз», Турченко, сообразил еще в лагере подобрать большую, литра на три, банку из-под консервов и даже приделать к ней проволочную ручку. Сейчас она нам пригодилась, и «баландер» наложил нам ее кашей до самых краев. Хлеба нам не досталось, его сразу же расхватали уголовники около люка. Пришлось обойтись имевшимися запасами, как хорошо мы сделали, что на крестном пути подобрали не шубы, совершенно нам пока не нужные, а хлеб! За кашей успели смотаться еще раза два, мы ее тут же вываливали на чисто выскобленную доску нар. Короче говоря, мамон свой мы все же набили, и с большим оптимизмом стали смотреть на свою дальнейшую судьбу: с голоду мы здесь, по-видимому, не умрем.

Все бы хорошо, но отдохнувшие и наевшиеся «уркачи» начали заниматься «шуровкой»: идет такая кучка бандюг, человек пять-шесть, и видит зэка в хороших сапогах. «А ну, скидавай прохоря! Чего надел чужие? Или пера захотел?» – орет главный из бандюг, помахивая перед носом владельца сапог ножом. Что тут сделаешь? Снимает человек сапоги, ведь в случае конфликта – он слаб и безоружен, из соседей-фраеров никто за него не заступится, все отвернулись в сторону, делают вид, что ничего не замечают. Правда, сняв «прохоря», всегда дают «сменку» – старые стоптанные ботинки, и на том спасибо. Костюмы и пальто снимали уже без «сменки». «В Магадане начальник новую лепеху даст», – издевательски произносил старший, забирая костюм или пальто. Так и оставались люди в рубашках, а то и в нижнем белье, благо в трюме не замерзнешь.

Находились поначалу храбрецы, вступавшие с бандюгами в спор, но дело кончалось плохо: удар ножом, и в трюме раздается дикий вопль. Бандюги тут же исчезают, забрав отнятую вещь, а соседи пострадавшего, оказав ему первую помощь, спешат к люку вызвать медиков. В трюм спускаются санитары с носилками и забирают пострадавшего. Если живой – в санчасть, если готов – то на списание: за борт. После нескольких таких уроков, храбрецы перевелись, и люди добровольно отдавали бандюгам все, что тем нравилось.

Наблюдали мы все это, сидя на нарах, и мороз по коже пробирал. Ведь если до нас пока очередь не дошла, то может скоро и дойти: уркачи уважают военную форму, особенно генеральские шинели и сапоги, а мой наряд их тем более привлечет. И мы решили упредить события и отправиться на переговоры с фюрером бандитов. Ведь в любом бандитском коллективе всегда существует полное единоначалие. В банде всегда есть главный обер-бандит, или, как они выражаются, авторитет. Это не обязательно самый физически сильный, и, откровенно говоря, я до сих пор не представляю себе критериев, по которым бандюги выбирают фюреров, но единожды выбранный фюрер обладает всей полнотой власти, имеет фаворитов, которые в случае необходимости жестоко, вплоть до убийства, расправляются с нарушителями дисциплины и тщательно оберегают хозяина, зная, что в случае любого «дворцового переворота» им тоже худо придется.

Такая иерархия была, конечно, и в нашем трюме. Как я узнал, фюрером там был еврей, одесский бандит по кличке Аид, что на идиш и означает «еврей». Небольшого роста, отнюдь не богатырской комплекции, Аид все же был полновластным хозяином трюма, и несколько сот уголовников ему беспрекословно подчинялись. Вот с этим-то Аидом я и решил вступить в переговоры. Для убедительности я попросил богатыря Турченко встать в проходе около наших мест и слегка поигрывать самодельным «перышком», а сам, небрежно накинув на шелковую рубашку свой шикарный пиджак, надев на одну руку лайковую перчатку и держа в этой же руке другую, заложив на затылок берет и покрепче привязав, чтобы не очень шлепали, лапти, отправился в «резиденцию» Аида.

Там толпились телохранители, но видя, что я, не обращая на них внимания, иду прямо к логову, они решили, что я свой в доску, и беспрепятственно пропустили мен. Свою «резиденцию» Аид оформил неплохо: почти рядом с люком он занимал целый ряд мест на втором ярусе нар. Снаружи все было закрыто ковриками с голыми женщинами, на нарах лежали матрацы и даже перины, белье сияло ослепительной белизной. Тут же несколько ящиков со спиртным, а один – с новенькими игральными картами с нераспечатанными бандеролями. Сам фюрер, сыграв несколько талий с новой колодой, отдавал потом эти карты младшим приспешникам, а сам брал другую колоду. Уже у самого логова меня остановил здоровенный верзила, не слишком интеллектуальной внешности. «Чего тебе?» – рявкнул он. Я презрительно оглядел его и сквозь зубы процедил: «Во-первых, не «тебе», а «вам», а во-вторых, мне нужен Аид».

Ошеломленный таким нахальством, телохранитель с явным одесским акцентом спросил меня: «А кто вы, собственно, будете и зачем вам Аид?». Решив его окончательно огорошить, я спокойно ответил: «Передайте, пожалуйста, Аиду, что с ним хочет поговорить шпиён Лева из Егупеца». Егупец – это старинное еврейское наименование Киева, а коренные одесситы, дабы показать свое презрение к второстепенному городу Киеву, всегда называли его Егупец. В Киеве я никогда не был, но Егупец мне был нужен для начала разговора с Аидом. Телохранитель слегка отодвинул закрывающий «резиденцию» коврик, сунул туда свою голову и стал с кем-то совещаться. Через некоторое время коврик отодвинулся больше, телохранитель знаком подозвал меня и впустил к Аиду.