На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев
– Молодец, Николаев, – смеется Шаблий, – хорошо выполнил свою миссию в Сайране. Аттестацию быстро провернул, без проволочек.
– Я-то тут при чем? Отвез пакет, погулял в Ленинграде. И все.
– Как сказать, – шепчет Вася Видонов, – другой поедет да начнет права качать. А его пакетик-то и под сукнецо – в «долгий ящичек». А ты, видать, понравился тамошним ребятам-то.
5 декабря. Письмо от Аркашки Боголюбова. Он пишет, что после провала во ВГИКе стал работать на заводе по специальности инженера-конструктора. И что среди молодых женщин заводоуправления выделил одну – зовут ее Аннушка. Он очарован этой женщиной, но не может понять ее отношения к нему. Он не спрашивает моего совета. Нет. Он сам достаточно самостоятельный человек. И я отвечаю ему в том же тоне – я пишу: в таких ситуациях человек опирается только на собственную интуицию.
5 декабря 1946 года. Аннушка вышла за меня замуж…
6 декабря 1944 года. Полковой почтальон Москаленко привез сообщение о том, что нас открепили от полевой почты 59-й армии.
А это означает грядущие перемены в нашем положении.
11 декабря. На границе ЧП. В нашем доме обнаружен «диверсант» – огромный, матерый кот тигровой масти. По всей видимости, кот этот жил некогда в нашем доме, затем был эвакуирован в Финляндию, а теперь вот, перейдя государственную границу, возвратился под родной кров. Пограничники ходят по поселку и выспрашивают: не видал ли кто кота? Кота мы, естественно, не выдали и дали ему имя Васька-диверсант. Он лежит врастяжку на печке, подъедает нашу овсянку и заливисто мурлычет.
А я смотрю на его круглую морду с зелеными и чуть раскосыми глазами и вспоминаю свое детство. Однажды под Новый год отец принес отрывной календарь с картонной картинкой, на которой была изображена морда именно такого же вот кота. И странное дело, литографическое изображение, памятное мне с детства, и впечатление от созерцания самодовольной морды живого кота слились в моем сознании воедино. Став как бы неразрывной нитью связи времен…
25 декабря. Выправив в тылах полка командировочное предписание, я выехал в Ленинград. Нужно обойти квартиры Богданова, Карпушина, Романова и еще кое-кого из офицеров – ленинградцев.
У Богданова, он живет на Невском неподалеку от лавры, я застаю трогательную сцену проводов мальчика-призывника двадцать седьмого года рождения, которого Богданов пристроил в наш полк в автомастерские в качестве слесаря. Мать мальчика плачет и улыбается одновременно. Она, несомненно, беспокоится за сына, но в то же время знает, что сын ее пристроен, что он попадет не в пехоту, не под пули, а будет в тыловой автомастерской, и она молит Богданова не оставлять ее единственного сына своим вниманием. Богданов хриплым и простуженным голосом убеждает мать не волноваться и заверяет ее в том, что сын ее будет в полной безопасности…
Я стою в стороне и наблюдаю за происходящим. Мальчик кажется мне добрым и наивным, мало приспособленным к условиям тяжелой, военной и особенно фронтовой жизни…
Он погиб под первой случайной бомбой, разорвавшейся в районе расположения нашего полка под Секешфехерваром в Венгрии, не доехав даже до линии переднего края… Погиб, несмотря на все старания инженер-капитана Богданова сохранить его от беды…
27 декабря. Получен приказ о передислокации нас на другой фронт. Мы едем! Но куда? Под солнечное небо Югославии? В Венгрию? В дождливую Прибалтику? Закончилась «мирная» жизнь, и нашему полку предстоит внести свой посильный вклад в освобождение Европы и окончательный разгром нацизма…
