Вадим Арбенин - Предсмертные слова

Бородатый яицкий казак ЕМЕЛЬЯН ПУГАЧЁВ, самозваный «Третий император Пётр» с непокрытою головою кланялся на обе стороны, пока везли его в железной клетке с монетного двора в Кремле, где в продолжении двух месяцев его, прикованного цепью к стене, показывали народу. А поднявшись на высокий помост эшафота на Болотной площади, бросил угрозу в толпу вельмож и сановников: «Всех не переказнишь — будут ещё чёрные бороды!» А потом попросил прощения у народа, собравшегося поглазеть, как его станут четвертовать: «Прости, народ православный! Отпусти мне, в чём я согрубил перед тобою!» Потехи, однако, не вышло: палач «единым взмахом топора» сразу же отсёк ему голову. Останки Пугачёва сожгли и развеяли по ветру на все четыре стороны.

А советская партизанка ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ, стоя на табуретке под виселицей, уже с петлей на шее, почти повторила его слова — теперь уже немецким палачам: «Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов. Всех не перевешаете. Вам отомстят за меня. Сталин придёт!»

«Друг мой, потрудитесь показать мне, как надобно встать на колени и положить голову на плаху», — попросил палача галантный французский герцог КОНДЕ, поднявшись на эшафот. «Вот так, ваша светлость. Колени раздвиньте, шею вытяните», — охотно объяснил тот. Герцог повиновался и, встав на колени, спросил: «Хорошо?» — «Вы становитесь слишком близко к краю помоста, — заметил палач. — Голова упадёт с эшафота на мостовую». — «О боже, как же я неловок!» — воскликнул Конде. А когда помощники палача наклоняли его на плаху, он попросил: «Осторожнее, не повредите моих не заживших ещё ран». А потом призвал палача: «Рубите же смелее!» Заплечных дел мастер взял да и смело рубанул со всего плеча.

Народный трибун Рима ГАЙ КАССИЙ после поражения в битве при Филиппах приказал одному из своих вольноотпущенных рабов убить себя. Но прежде поинтересовался: «Есть ли у тебя навыки в этом деле?» — «Не совсем, — честно ответил ему тот. — Но раньше я был мясником». — «Тогда у меня к тебе просьба, — предложил Кассий. — Отруби мне голову моим собственным мечом — он у меня хорошо отточен, и именно им я убил Цезаря». Раб, не уверенный в своих силах, тем не менее одним махом отрубил своему господину голову.

«Высокий, худощавый, страшно бледный, но совершенно спокойный», адмирал АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ КОЛЧАК застегнул на все пуговицы свою шубу, встал по стойке «смирно» и, отбросив докуренную папиросу, просто, властно, по-командирски сам скомандовал расстрельной команде: «Взвод! Пли!» И командир наряда левоэсеровской дружины города Иркутска Иван Бурсак его приказу подчинился беспрекословно: «Полурота, пли!» Дружинники дали залп, потом на всякий случай еще один. Тело командующего Черноморским флотом в годы Первой мировой войны и «Верховного правителя Российского государства» в годы Гражданской войны спустили в прорубь на реке Ушаковке, притоке Ангары, в которой монахини соседнего Знаменского монастыря полоскали в это время бельё. «Адмирал Колчак ушёл в своё последнее плавание», — написал в мемуарах Иван Бурсак. В последней записке своей гражданской жене, Анне Васильевне Тимирёвой, которая добровольно пошла за ним в тюрьму, Колчак перед казнью на рассвете 7 февраля 1920 года написал: «Меня, конечно, убьют, но если бы этого не случилось — только бы нам никогда не расставаться».

И бригадный генерал Франции КЛОД-ФРАНСУА МАЛЕ, поднявший мятеж против Наполеона и расстрелянный им на плацу возле здания Военной школы на Гренельском поле, тоже сам скомандовал солдатам: «Пли!» Он устоял на ногах после первого залпа и вновь крикнул: «Пли!» Когда, после второго залпа, доктор подошёл к нему и тронул его запястье, генерал вдруг снова поднялся на ноги. «Отойдите, — прохрипел он. — Ещё не всё кончено…» И до парижан долетали последние слова генерала-республиканца: «Франция… Народ… Гений… Республика…»

И левый эсер ЯКОВ ГРИГОРЬЕВИЧ БЛЮМКИН, «скиталец революции», убийца германского посла в Советской России графа Вильгельма фон Мирбаха, тоже скомандовал: «Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция!» И запел «Интернационал», успев исполнить куплет. Ребята из комендантского взвода под началом Агранова послушались песенника Блюмкина и расстреляли его. Революция, как известно, пожирает своих детей. Впрочем, это, похоже, эсеровская легенда: не было у Блюмкина времени на эту позу — ему стреляли в затылок. Доподлинно известно, однако, что перед казнью он спросил: «А о том, что меня расстреляют, завтра будет в „Известиях“ или „Правде?“»

Это был тот самый Яков Григорьевич Блюмкин, который при молчаливом согласии Феликса Дзержинского выбросил с пятого этажа внутренней тюрьмы на Лубянке, 2, БОРИСА ВИКТОРОВИЧА САВИНКОВА. Всю свою жизнь Савинков, прозванный «генералом террора, душа которого кровью залита», посвятил борьбе. До февраля 1917 года он боролся с царским самодержавием, после октября 1917 — с властью Советов. Блюмкин, секретный агент Троцкого, постоянно обретался у Савинкова в камере, где «развлекал его по вечерам вином с закусками». В предгрозовой весенний вечер 27 мая 1925 года он, в который уж раз, «развлекал» Савинкова, когда тот неожиданно сказал: «Делай, что тебе по службе положено, Блюмкин. Делай без шума, без пули, без злости… Всё правильно. Без злости говорю, и сам я…» Не договорив, он выпал из не зарешеченного окна камеры, на подоконнике которого сидел, и разбился о брусчатку внутреннего тюремного двора. Есть и другая, официальная версия случившегося. Савинкова вернули в тюрьму с прогулки по Царицынскому парку, и он ожидал конвоиров в кабинете следователей № 192 на пятом этаже — мерил его шагами, подходил к распахнутому окну, вдыхая свежий вечерний воздух и рассказывая чекистам о своей первой вологодской ссылке. Последнее, что они от него услышали, было: «В камере так душно, и так приятно вдохнуть в себя некамерный воздух…» И неожиданно для всех выбросился из окна. Вызванные врачи в присутствии помощника прокурора Республики констатировали моментальную смерть, наступившую в 23 часа 20 минут. Самоубийство объяснили «пессимистическим настроением политического банкрота». Последняя дневниковая запись Савинкова заканчивалась словами: «…A в жизни природа меня трогает всегда, даже лопух на тюремном дворе…»

Знаменитый советский разведчик РИХАРД ЗОРГЕ, фигура № 1 среди разведчиков XX века, перед тем как выйти на казнь, просто поблагодарил начальника токийской тюрьмы Сугамо и служителей за хорошее с ним обращение. Поседевший и почти ослепший после трёхлетнего пребывания в одиночной камере смертников № 20 на втором этаже тюрьмы, он отказался от предложенного ему чая и сакэ, а также от услуг тюремного священника: «Я неверующий». Уверенно встал на крышку люка под виселицей в подземном каземате, сам набросил себе на шею петлю из рояльной струны и прокричал по-японски: «Да здравствует Советский Союз!.. Да здравствует Красная Армия!.. Коммунизм!» Крышка люка провалилась под ним в 10 часов 20 минут утра 7 ноября 1944 года, в 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Зорге умирал тяжело и мучительно. Его могучее сердце билось ещё девятнадцать минут после того, как тело сняли с виселицы. Япония трижды предлагала Советскому Союзу обменять Зорге на японских военнопленных. Ответы из Кремля каждый раз были ожидаемы и предсказуемы. Сталин, который после 22 июня 1941 года объявил на одном из заседаний Ставки: «В Токио сидит разведчик, который один стоит целого фронта», теперь отнекивался от него: «Человек по имени Зорге нам не известен».