Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов
завидовать гражданскому героизму даже католических стран, как Франция, или протестантских, как
Англия, ибо обе эти страны выдвинули в тылу великой войны великих граждан, имена которых
безупречны. “Все эти герои, – пишет владыка, – воспитались в режиме свободы слова, свободы
честной критики, свободы творчества и общественности. А где наши герои? Стыдно назвать их
фамилии! Куда же мы растеряли свои таланты? Где мы похоронили или забыли своих героев?” (Речь
идет о героях, повторяю, не военного, а мирного служения отечеству.) Ставя слишком горький, особенно для его лагеря, вопрос, епископ Андрей сам же на него и
отвечает: “Ответ на эти вопросы один: все наши хамы-лизоблюды, которых общество терпело в своей
среде и позорно соглашалось претерпевать их нравственное издевательство, – они должны быть
извергнуты из общества, они должны подвергнуться общественному бойкоту, над ними нужно
произнести политический некролог… Тогда воскреснут и таланты и настанет пора народной радости, народного возрождения. А сейчас они не требуются. Сейчас они способны только испортить общую
картину. Сейчас требуются на политическом рынке не таланты, а как раз наоборот, – нечто среднее, нечто безвестное и бездарное, но зато безопасное вследствие своей безвестности… Все это среднее по
талантам оказывает[с]я еще более средним по своей совестливости, почти бессовестным, и все это –
хамски-послушно… Так и установилось у нас, как правило: равнение на среднюю совесть. Это нечто
диаметрально противоположное идеалам славянофилов”.
Вот любопытное “размышление на 9 января, день св[ятого] Филиппа” одного из честнейших и
религиознейших из современных наших епископов. Ему, князю-рюриковичу по крови и князю церкви
по положению, приходит в голову столь грустная тема, как “торжество хамства” в России в то время, когда родные герои наши льют без счету драгоценную кровь свою за Престол и Отечество. Тема
любопытная вообще и особенно в применении к самозваному патриотизму некоторых господ, делающих себе карьеру “во что бы ни стало”, хотя бы ценою острого общественного раздора. Еще нет
сколько-нибудь вылепившейся и точно засвидетельствованной опасности, а г-да Орловы и их
внушители кричат, что они готовы защищать Царь и народ – от кого же? От законно-избранных
представителей народа, собранных по повелению Царя для свободного изложения своих дум и
государственных желаний. Опасности нет, но ее можно фальсифицировать и можно наконец вызвать, чтобы дать случай кое-кому выдвинуться и отличиться. По-видимому, в числе других, есть и такое
скверное течение и оно относится к правой половине общества гораздо больше, нежели к левой.
И холопы, и герои встречаются конечно во всех партиях, ибо вечные человеческие характеры, вечные
типы. Однако именно в наше время торжествует не левое холопство, а правое, и люди этого типа
вносят всю порчу своими гадкими свойствами не в левый, а в правый лагерь. Это печально.
Почему же холопство гадко, спросите вы, и почему оно государственно и общественно опасно?
Ведь холопство – крайнее выражение верности, последний градус послушания, дальше которого идет
уже не человечья, а собачья психология. Так, – но именно в этом-то и состоит то предательское
свойство, которое внушает отвращение у сколько-нибудь порядочных людей. Дело в том, что и
послушание, и верность должны быть сознательными и бескорыстными, т[о] е[сть] иметь оправдание
в совести подчиняющегося человека. Тогда послушание – добродетель, а верность – героизм. Но если
человек делается слепым оружием чужой воли, если его верность простирается до служения чужим
порокам и ошибкам, то героизм превращается в холопство, – полюс величия сменяется полюсом
низости. Вот почему рыцарская честь, противоположная холопской, никогда не падала до
абсолютного послушания: герой не мог сделаться исполнителем чего-либо, не оправдываемого его
совестью. Ясно, что героическое служение, будучи нравственным, всегда в согласии с божественной
волей и всегда благотворно для Престола и народа. Столь же ясно, что холопское служение, будучи
безнравственным, не всегда в согласии с высшей волею и не всегда полезно. Вспомните крепостные
времена. Некоторые дурные помещики развращали крестьян, но надо же для справедливости признать, что и крестьянская дворня развращала своих помещиков. Поспешно бросаясь к исполнению всякой
воли господ, хотя бы порочной и преступной, челядь исполняла многое такое, в чем господа
раскаивались, но было поздно. Потворствуя безграничному произволу иных неуравновешенных
помещиков, челядь укрепляла привычку к этому произволу и свое собственное рабство. Нужно ли
говорить, что такие отношения народа к правящему сословию были по существу ошибочными?
Опасность их была сознана и обязанность беспрекословного подчинения была отменена. Не в том ли
же положении и нынешняя связь народа к правящей бюрократии? Выше бюрократии стоит закон и
ему, пока он не отменен, подобает подчинение, но у нас психология некоторых кругов, унаследованная от крепостных времен, идет гораздо дальше. Одни требуют не урегулированного
законом послушания, другие слепо исполняют все, хотя бы противное совести.
Вы скажете, что холопство искреннее всегда в согласии со своею совестью, но на это можно
усомниться в самом присутствии ее. Привычка не проверять ни разумом, ни совестью чужую волю
ведут к упадку и разума, и совести. Епископ Андрей прав, находя в развитии холопства и
лизоблюдничества серьезную угрозу высшей культуре нашей, создавшейся в век старых
славянофилов. Может быть, эта высшая культура и не была особенно высока, но теперь приходится
вздыхать по ней. Россия через 60 лет после освобождения крестьян снова заволакивается
настроениями сервилизма, подобострастия, стремления забывать и разум, и совесть, и служить всякой
силе, обещающей “милости богатые”. Просвещенное и независимое русское общество должно
вдуматься в размышления епископа Андрея и почувствовать, в связи с подъемом “хамства”, куда нас
толкает волна событий. Государства и престолы строились благородным героизмом, оберегавшим
отечество не только жизнью, но и рассудком своим, и совестью. Государства и престолы разрушались, когда оборона их попадала в руки людей приниженных до потери и здравого смысла, и совести» (ГА
РФ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 1635. Л. 16).
(63) Имеется в виду Меньшиков Михаил Осипович (1859–1918), публицист, критик, общественный
деятель. Один из учредителей Всероссийского национального союза и Всероссийского национального
клуба. Сын коллежского регистратора. Окончил Опочецкое уездное училище (1873) и Кронштадтское
морское техническое училище (1878). Определен на броненосный фрегат «Князь Пожарский»
Балтийского флота, участвовал в морских походах. В 1887–1892 гг. – инженер-гидрограф в Главном
гидрографическом управлении. В 1880–1883 гг. слушал лекции в Петербургском университете.
С 1879 г. начал заниматься литературной деятельностью. В 1880-х гг. сотрудничал в газетах
«Кронштадтский вестник», «Морская газета», «Санкт-Петербургские ведомости», «Голос», «Неделя», журнале «Русская мысль» и др. После отставки в 1892 г. (в чине штабс-капитана) – штатный
сотрудник газеты «Неделя», с сентября 1900
