Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

С другой стороны, писатель вновь начнет спасаться тем, чем спасался во все времена: работой. Снимет с полки в апреле того же года не издававшегося двадцать лет «Вора» и — как всегда с ним бывало — начнет понемногу править книгу — и делом этим увлечется.

С третьей стороны, Леонова наконец уважат — настолько крепко, насколько возможно. В 1957 году будет решено ввести новую, самую главную литературную премию — Ленинскую. Сталинской-то уже нет.

Переберут возможных претендентов, чтоб зачин был громкий и стопроцентно точный. И станет ясно — единственно возможный и безусловный выбор — это Леонов.

22 апреля 1957 года ему будет присуждена Ленинская премия за роман «Русский лес».

С этой поры в своей природоохранной деятельности Леонов получит серьезный иммунитет. И за лесные дела возьмется с новой силой. Рядом с Леоновым организуется круг единомышленников и помощников — из числа литераторов, журналистов, общественных деятелей.

Уже 23 апреля в «Правде» публикуется беседа с Леоновым «Создадим общество друзей природы!». Спустя две недели, 7 мая, в «Литературной газете» выходит статья Леонова и его сотоварищей — писателей Анны Караваевой, Виталия Закруткина, Ефима Пермитина — «О нашем зеленом друге». В июне в «Комсомольской правде» появится новое интервью Леонова об охране природы. Надо честно признать, что советская пресса не особенно увлекалась подобной тематикой: и в предыдущие, и в последующие годы статьи на экологические темы не выходили в центральных изданиях по несколько лет кряду. В этом смысле неустанное леоновское напоминание о проблеме дорогого стоит.

В марте 1958 года Леонов будет вновь избран депутатом Верховного Совета СССР. В качестве депутата он так же неустанно встречается с работниками лесного хозяйства.

Так, шаг за шагом, с «Русского леса» начнется эпоха, когда писательский голос будет в общественной жизни объективно весомым.

Советская власть взрастила преданных ей «инженеров человеческих душ», наделила их авторитетом и званиями, издала их книги миллионными тиражами — и отныне была вынуждена прислушиваться к ним. Не слушаться, о нет — но все-таки считаться.

Десятки депутатских запросов, сделанных Леоновым, звонки, письма, просьбы — вся эта работа спасла тысячи и тысячи деревьев по всей стране.

Леонов шаг за шагом совершит по тем временам почти невозможное: легализует саму возможность критики если не верховной власти, то отдельных ее составляющих — например, Министерства лесной промышленности.

Не всё, конечно же, удавалось сделать, не через все препоны пройти — но попробовал бы иной писатель в наши дни, спустя полвека после тех событий, повлиять на ту же варварскую вырубку: о, как бы на него посмотрели те, к кому он обратился… А вернее, никто б на него и не посмотрел вовсе.

После «Русского леса» еще в 1956 году возвысит голос другой патриарх советской литературы, Михаил Шолохов: он выступит в защиту озера Байкал.

Благословленное Леоновым, взрастет новое поколение хранителей и радетелей русской природы: Владимир Чивилихин, Борис Рябинин, Борис Можаев, Валентин Распутин, Виктор Астафьев…

Об их деятельности в последующие три десятилетия стоит писать отдельную работу.

Самый очевидный и громкий пример: это они, Леонов, Распутин, Астафьев, 20 декабря 1985 года выступят в газете «Советская Россия» с открытым письмом против переброски северных рек. И проект остановят.

Порой кажется, что защита природы с каждым годом для Леонова становилась каким-то противовесом всё большего его отчуждения от человечества. В конечном итоге он стремился спасти всякое живое существо на земле уже не во имя человека, а от человека, чтоб хоть что-то осталось после неудавшегося Божьего творения со всеми его кровавыми утопиями.

В этом смысле леоновские заботы о русском лесе, безусловно, продолжают не столько литературную задачу собственно «Русского леса», сколько являются логичным завершением всей его творческой деятельности, почти неформулируемым образом сочетавшей истинный русский патриотизм и нежность к русской почве с имморальным отношением к человеку вообще.

«Не пускайте Леонова»

А тогда, на исходе 1950-х, словно бы в награду Леонову за долготерпение и крепкое человеческое постоянство, литературная его судьба начинает выправляться в сторону признания, близкого к абсолютному.

Летом, 16 июня 1957 года, пройдет премьера «Золотой кареты» в Театре имени Ленсовета в Ленинграде. В том же году, 2 ноября, состоится премьера той же пьесы во МХАТе. Она станет наконец-то первой, после краткое время шедших там же «Унтиловска» и «Половчанских садов», постановкой, которую мало того что не запретили — но и в основном тепло приняли в прессе.

Хотя новый, слишком оптимистичный финал пьесы Леонову несколько раз поставят на вид. Напомним, что в первом варианте «Золотой кареты» молодая героиня Маша оставляла в городке влюбленного в нее и ослепшего на войне танкиста и уезжала с новым другом в новую жизнь. Во втором варианте Маша остается дома, со слепым своим женихом.

«Бесспорно, что поцелуй под занавес, которым кончается представление, противоречит не только стилю пьесы, но и ее духу, — писал Ю.Хапютин в первом номере журнала „Театр“ за 1958 год. — Режиссер вдруг спешит подать к крыльцу ту самую Золотую карету легкого, быстрого счастья…»

В 1964 году Леонов вновь перепишет пьесу, где Маша все-таки уедет, оставив танкиста. Мало того, если в первом варианте она уезжала хотя бы тоже с бывшим фронтовиком — то теперь выясняется, что ее избранник всю войну работал секретарем у своего отца, известного ученого. Такой изощренно пессимистической пьесы никому, кроме Леонова, тогда не позволили бы опубликовать. Но Леонова остановить уже не смели — хотя, как ни печально, оценить именно его, «сановника» и «литературного генерала», тексты во всей полноте уже мало кто мог. Смешная ситуация! В гонимых и диссиденствующих ходили сплошь и рядом витии, позволявшие себе легкие фехтовальные выпады, — а Леонова, с его мрачными диагнозами, поставленными уже в молодые годы и сформулированными еще более жестко в новых вариантах «Вора», «Метели» и «Золотой кареты», мало кто слышал и понимал.

Тут, наверное, есть отчасти и его вина.

Он так долго желал жить спокойной и достойной жизнью, без прижиганий каленым железом эпохи, что в итоге все-таки получил желаемое.

Даже в приводимой выше цитате (равно как и во многих иных критических статьях на ту же тему) претензии по финалу «Золотой кареты» направлены почему-то к режиссерам спектакля, а не к автору пьесы, депутату Верховного Совета и лауреату Ленинской премии.