Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев
В тот же день Верещагин, позавтракав в кают-компании у Макарова, отправился вместе с ним на катере подрывать огромный опустошенный, с разрушенными перегородками, корабль. Две мины, пущенные в нос и корму обреченного на гибель судна, подорвали его. Накренившись, корабль медленно пошел ко дну. Место при входе в бухту было неглубокое. Левый борт свалившегося на бок затопленного судна виднелся на поверхности. Верещагин подумал, что узкая полоска борта, обмываемая волнами, похожа на хребет огромной рыбы.
— Мины действуют неплохо, — определил Макаров, — не беда, что утопленник немножко торчит из воды. Японцы не заметят, особенно ночью, напорются…
С этого дня Верещагин и Макаров почти не расставались. Степан Осипович всюду вмешивался, везде успевал, учил людей. Как враг рутинерства, не теряя времени, наводил на кораблях порядок, готовясь к боевым столкновениям. Верещагину, следовавшему всюду за Макаровым, особенно нравилось, как адмирал разговаривал с подчиненными.
Как-то, собрав в кают-компании командиров и их помощников с кораблей эскадры, Макаров инструктировал их:
— Господа, я вижу, многие из вас выглядят уныло, не по-боевому. Унывать нечего. Надо помнить о своих обязанностях: хорошо знать свое оружие, тщательно изучать противника со всеми его хитрыми повадками. Изучайте и свой личный состав. Главное внимание — моральному фактору. Побеждает тот, кто имеет высокий дух, кто действует быстро и предусмотрительно, кто проявляет находчивость, инициативу. Запомните: в нашем деле формалисты, буквоеды нетерпимы…
— А как тогда быть с уставами и общепринятыми положениями? — задал вопрос кто-то из слушателей.
— Уставы и регламенты? Да. Их надо умело применять во всякой обстановке. Вера в свое дело, стойкость и отвага, находчивость и решительность — превыше мертвой буквы…
Макаров прошел по узкой ковровой дорожке. Офицеры сидели тихо, чинно. Где-то внизу пыхтели машины, а в открытые иллюминаторы слышался плеск набегавшей волны. Верещагин сидел в уголке на мягком кожаном диване. В петлице его пиджака сиял Георгиевский крестик — награда за давние боевые дела в далеком солнечном Самарканде. Здесь его знал каждый офицер, и каждый смотрел на него с почтением. И сам Макаров, проникнутый уважением и любовью к Верещагину, был доволен, что не где-нибудь, а именно здесь, на «Петропавловске», не у Куропаткина в ставке, не у наместника в салоне, а у него на судне нашел себе приют и место для работы знаменитый художник.
Погладив слегка лысеющую голову, адмирал расправил на две части седую бороду и продолжал:
— Кто под формальным предлогом, прикрываясь буквой закона, уклонится от выполнения своих обязанностей, — тот преступник!.. Не бойтесь ошибок — не ошибается только тот, кто ничего не делает. От работы, даже направленной по ложному пути, остается опыт. От безделья — ничего не остается. Выворачивайте смело весь свой запас знаний, опытности, предприимчивости. Главное, чтобы все — понимаете ли, все — прониклись сознанием всей огромности возложенной на нас задачи!..
Под руководством Макарова была коллективно выработана инструкция морского боя, проведена перестройка оснащения на отдельных кораблях, смещены неспособные командиры и заменены более решительными. Все это и многое другое делалось в кратчайшие сроки. Медлить было невозможно. Русский Тихоокеанский флот превращался в активно действующий. Макаров не боялся и не избегал сражений, а там, где можно и нужно, навязывал их врагу. Японский адмирал Того пытался провести ряд «закупорочных операций», запереть русскую эскадру в гавани Порт-Артура посредством затопления брандеров-заградителей, чтобы бомбардировать и потопить русский флот на внутреннем рейде Порт-Артура. Неразлучный с адмиралом, Верещагин не раз выходил в море. Но японцы, видимо изменив план своих действий, исчезали. Темной ночью, прячась от прожекторов, они устанавливали мины близ Порт-Артура и готовились к внезапным десантным операциям в районе Ляодунского полуострова. Когда об этом стало известно Макарову, он разработал новый план борьбы на море. Тридцатого марта (двенадцатого апреля), находясь на дежурном крейсере «Диана», Макаров отдал приказания командирам миноносцев выйти в море и не позволить японцам, высадить десанты. Несколько миноносцев вышли на боевые операции. Макаров предвидел, что понадобится его активное вмешательство. С «Дианы» он перешел на флагманский броненосец «Петропавловск» и всю ночь провел без сна, в тревоге за вышедшие в море суда.
Долго не спал и Верещагин. Он только что отправил в Москву жене письмо, в котором писал:
«Сейчас еду на адмиральский корабль «Петропавловск», с которого вот уже три ночи ездил на сторожевое судно встречать японские брандеры, но без успеха. Хочу поехать и сегодня. Вчера выходили в море, но неприятеля не видел. Я подбиваю Макарова пойти подальше, но не знаю, согласится ли он. Сила выходила большая: 5 броненосцев, крейсера, миноносцы…»
Он думал о семье, о детях, перебирал в своей памяти встречи с интересными, знаменитыми и незаметными людьми. Вспомнил, как у него на глазах в Париже умирал Тургенев. Вспомнил и пожалел — зачем он из упрямства разошелся со Стасовым и как письменно нагрубил Льву Толстому — великому русскому писателю и человеку… Наконец на несколько минут его одолел сон. И представилось ему во сне, что он в гостях у Толстого, в его комнатах, которые почему-то и неизвестно кому надо разорить… Слезы подступили к горлу. Верещагин заплакал. Адъютант адмирала Макарова осторожно взял его за руку, потревожил.
— Василий Васильевич, очнитесь, вы плачете. Проснитесь!..
Верещагин проснулся, но продолжал лежать на диване не раздеваясь. К нему подошел Макаров и сел рядом на стул, положив свою широкую ладонь на его грудь. Он посмотрел Верещагину в глаза и не сразу решился сказать:
— Василий Васильевич, дорогой мой, я советую вам пока оставить корабль. Сегодня, вероятно, придется вступить в бой. Не надо вам рисковать жизнью. Вам еще работать и работать! Вы нужны искусству…
— Что вы, Степан Осипович! В Порт-Артур я
