Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Этот бесноватый вождь тутошний и его помощники виновны в том, что ты остался на отшибе, сам с собою, и твои литературные задатки (хорошие, на мой взгляд) остались почти втуне. Ты мало реализовался как человек, плохо развит как читатель, поэтические твои рывки из банальностей, повторов, одномерности мысли, разобщённость с движущейся литературой — всё-всё видно в твоих стихах, бесхитростных, но кое-где даже профессионально сделанных. Есть строчки и кусочки, достойные пера больших поэтов, но в большинстве стихи, особенно те, где ты «вылазишь из окопа и шинели», просто вяломысленны, вторичны, самодеятельный поэт не даёт тебе прорваться сквозь себя как профессионалу, за штанины и полы стягивает к тому, что ближе лежит. Ах, как жаль, как жаль!
Разумеется, я замолвлю за тебя при случае слово в Союзе, и это не будет каким-то снисхождением или подачкой, я буду просить за талантливого человека, урождённого поэта, плохо, вяло распорядившегося своим дарованием.
Недавно в Томске приняли в Союз шестидесятипятилетнего поэта. Очень он звучен, лёгок, идёт от народной мелодии, изобразительно действует и музыкально, прямо как волшебник! При приёме его в Союз, естественно, спросили: «Где ж вы раньше-то были?!» — «Да так как-то всё, некогда всё было, жил, работал...»
Наверное, и ты так же скажешь. Но для литератора, для сочинителя, да ещё поэта — главная работа и есть сочинение литературных произведений. Да, литература требует очень много сил, всего тебя без остатка, настойчивости, внутреннего ритма и напряжения жизни и мысли. А «так как-то всё» — это по-русски, конечно, однако совсем непростительно.
Понимаю, что огорчаю тебя своим письмом, да что делать-то? Раз написал на книжке: «Солдат солдату», — давай слушай, терпи и дальше иди. Ещё есть у нас немножко времени...
Кланяюсь. Виктор Астафьев
1985 год
12 января 1985 г.
(М. и О. Сбитневым)
Дорогие Майя! Юра!
Книгу и вёрстку получили. И письма получили. Спасибо! Простите нас за чёрствость или невнимание, уже сказывается изношенность, уже прижимают года, и раздраженность по любому, чаще всего пустячному, поводу тоже даёт себя знать.
Сейчас у нас завал. Жили-то мы на 35 метрах, и мне приходилось шляться, по чужим углам спать, когда приезжали дети и внуки, да и книги, бумаги начали выдавливать из помещения. А тут «подарочек» чусовских братьев - Струков (оба давно покинули сей свет — есть бог-то, есть!) — даёт себя знать: стала сильно болеть ножевая рана в левом лёгком, не хватает воздуху, и плечо, особенно почему-то за столом, в сидячем положении, разваливает.
Юра Бондарев шумнул на здешние власти, и они добавили мне соседнюю двухкомнатную квартиру. Ремонт, реконструкция, приобретение мебели, гвоздей, красок — всё это проблемы. И какие! Художественные и гражданские туго решаются, а эти уж становятся непреодолимыми на старости лет.
Но зато теперь устроимся так, что можно будет жить и работать по-человечески, не мучить гостиницы и телефоны, когда приезжают знакомые и друзья, — спать и срать есть где.
Юра! Я, когда прочту вёрстку, напишу тебе побольше, а пока завал. Я тут ещё с кином связался, старый дурак.
Напоминаю тебе о моих «подшефных», в Союз которых принимать. Комиссия, я слышал, приёмная, будет заседать 24 января, и может совпасть так, что пойдёт двое моих (я теперь редко даю рекомендации, тут просто совпадение), и если в Вологде Балакшина Роберта принимали дружески, празднично, как и следует тому быть, и приняли единогласно, то Олега Пашенко в Красноярске самоупоённые фашиствующие графоманы-молодчики едва не зарезали. Парень очень талантливый и, конечно, дерзкий, а графоманы говорят: «Напринимаешь таких вот, нас издавать перестанут». И перестанут, и правильно сделают, ведь они писать так и не захотели научиться, потратили время и силы свои на интриги местного масштаба, на пробивание сырых рукописей.
Словом, всё ты это знаешь. Я тебя очень прошу: поприсутствуй на приёмной комиссии, попроси всех отнестись к ребятам повнимательней. Ведь в Дагестане 300 с лишним членов, в Грузии и того больше. Только что воинствующие графоманы зарезали талантливейшего парня Володю Курносенко, хирурга, парня образованного, дерзкого, честного. Так Россия успешно борется со своими талантами, и вот результат: на Урале за двадцать лет ни одного таланта яркого. Было появился росток в Оренбурге — Ваня Уханов и Петя Краснов, так графоманы матёрые, злые с помощью местных властей выжили обоих с родной земли, оба мыкаются в перенаселённой Москве, а в них нужд на Урале...
Дела эти очень серьёзные, они должны беспокоить русских писателей, если у них ещё хоть чуть-чуть болит сердце о России и её культуре, — ведь одряхлела наша организация, и на такую пространную страну, как Сибирь, по большому счёту, два писателя, да и те уж на исходе сил, и здоровья у обоих уже мало.
Помогайте, братцы! Не мне, не Распутину — мы уж давно на ногах, и жить, и постоять за себя умеем. Молодым и талантливым помогайте — того же Володю Курносенко в назидание новосибирским воинственным графоманам надо бы принять в Союз помимо них, прямо в Москве. Надо, я приеду на приёмное заседание, хоть и со временем у меня и со здоровьем не очень хорошо.
Обнимаю. Виктор
24 января 1985 г.
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Давно уж не писал тебе. Получил уж, кажется, писем пять твоих. Завертело! Перед Новым годом ездил в Японию, а потом расширение и реконструкция квартиры, не закончено это дело и до сих пор, да ещё, как всегда в середине дела, навалились «важные дела», да такие, что папку с черновиками рассказов не дают открыть, и в башке совеем догнивает рассказ. Вот хоть до писем добрался, и то дело.
О деле. Я заходил в «Сов. Россию» и говорил про Конецкого. Урки, давно окопавшиеся на проезде Сапунова, начали говорить, что видели где-то в другом издательстве заявку на книжку о Конецком, и вообще отнеслись к этой кандидатуре и теме без всякого энтузиазма. Остаётся «Современник», но там мне самому надо быть и говорить, там те люди, которых я ещё могу в чём-то и чем-то убеждать. Мы с Солнцевым заканчиваем работу над антологией одного стихотворения, в конце февраля надеюсь её повезти в Москву, вот тогда и поговорю.
«Оженил» я тебя совсем по другому поводу и делу. Получал авторский экземпляр однотомника в «Художественной литературе», и меня прижали к стене две дамочки из тех, что любят литературу и служат ей честно (всё реже, но ещё встречаются такие), и убедили написать предисловие к девятитомному собранию сочинений Мельникова-Печерского. Я сразу вспомнил, что ты с бородой, стрижен под горшок, и подумал, что тебе не чужд этот автор, и согласился, выговорив условие, что будем писать двое, а это значит — писать будешь ты, а я «консультировать». Работу надо будет сдать осенью этого года или в начале 86-го. Мне до той поры надо прочесть хотя бы «Письма о раскольниках». Главная моя забота, чтоб ты заработал хоть какие-то деньги. В «Худ. лите», кажется, хорошо платят за вступительные статьи. Вот пришлют договор — увидим.
