Алексей Новиков - Впереди идущие

Сын лежал рядом с исстрадавшейся Мари. Родильнице нужен полный покой. Двери дома наглухо закрылись для всех, кроме врача.

На столе у Виссариона Григорьевича накапливались книги и свежие журналы. Ежедневно получал записки от Некрасова. Панаев сообщил о «Родственниках»: кончил повесть, сдали в типографию.

Виссарион Григорьевич с особенным вниманием читал «Отечественные записки». Прочитав повесть Григоровича «Деревня», не мог удержаться от восхищения:

– Ай да Григорович! Не бог весть какой талант, а вот взял да и заглянул в мужицкие избы, в тяготы крестьянской жизни. Важнейшую поднял тему. А повесть попала в «Отечественные записки». Этакая незадача для «Современника»!

Правда, Тургенев дал для «Современника» цикл стихотворений под тем же названием «Деревня». Добрые, конечно, стихи. Невольно поддаешься их поэтическому обаянию, когда описывает Иван Сергеевич и летний вечер, и охоту, и безлунную ночь, и грозу. Все дышит и благоухает. А вот и о мужиках:

Задумчиво глядишь на лица мужиков —И понимаешь их; предаться сам готовИх бедному, простому быту…

И все! Куда как обскакал Тургенева Григорович!

Был один из первых чуть морозных декабрьских дней, когда мягкий снежок медленно, будто нехотя, присыпал петербургские улицы. Медик разрешил Виссариону Григорьевичу совершить первую, короткую прогулку. Белинский оказался более чем послушным. Дошел всего до соседнего дома. А здесь не без труда поднялся по лестнице и остановился в недоумении: куда идти? Очень теперь трудно разобраться. Повернул, однако, к Некрасову.

– Упустили Григоровича! – начал Белинский. Одышка мешала ему говорить. – То-то он ко мне носа не показывает. А вы, батенька, где были?

К Некрасову первому принес повесть Григорович. Живя в материнском имении, Дмитрий Васильевич тщетно искал сюжета для новой повести. А тут как раз и привезли к матери Григоровича молодую крестьянку, сгоравшую в чахотке. Замуж ее выдали насильно. Муж ее возненавидел и добивал жестокими побоями. Несчастная радовалась близкой смерти и боялась лишь одного – как бы муж не заколотил и двухлетнюю дочь. Так нашел Григорович сюжет своей «Деревни».

– Очень любопытно, – отозвался, слушая рассказ Некрасова, Белинский. – А вы, получив повесть…

– Виссарион Григорьевич, – перебил Некрасов, – когда же мне было читать! Ведь уже завязалось дело с «Современником»! Ей-богу, минуты свободной не было!

– Как будто для «Современника» не нужны в первую очередь повести! – Белинский был вне себя.

Некрасову оставалось покаяться до конца. Он назначал Григоровичу сроки, потом отделался от автора «Деревни» заявлением: не подойдет повесть для «Современника».

– Порази вас гром небесный! – только и мог воскликнуть Белинский.

– Да ей же богу, не думал я, – еще раз попытался оправдаться Некрасов, – что напишет Григорович дельную повесть!

– А он взял да и обманул! Вот они, плоды вашего высокомерия! – наступал Белинский. – Не подумайте, что считаю «Деревню» непревзойденным перлом. Где же справиться Григоровичу с глубокой обрисовкой характеров! – И снова вскипел: – Да жизнь-то деревни, непроглядно темную, страшную, сумел показать! Буду писать о «Деревне» для «Современника», а вы кайтесь!

– Удобно ли, Виссарион Григорьевич, хвалить на страницах «Современника» повесть, появившуюся в «Отечественных записках»?

И услышал в ответ такое, что счел нужным отвлечь внимание Белинского:

– Вот рукописи, Виссарион Григорьевич, которых вы еще не видели. Мне уже совестно было приставать к Тургеневу, после того как он сдал все, что обещал. А Панаев вытащил у него еще один рассказ. Взгляните!

– «Хорь и Калиныч», – прочел Белинский. – А это чья рука: «Из записок охотника»?

– Это Панаев приписал.

– Я, я, Виссарион Григорьевич! – подтвердил Иван Иванович, только что вошедший к Некрасову.

Панаев был горд тем, что с удивительной ловкостью добывал материалы, которых все еще не хватало для выпуска первого номера «Современника».

– Идемте обедать, господа, – предложил он, – Авдотья Яковлевна ждет!

Белинский, погрузившийся в чтение «Хоря и Калиныча», кажется, даже не слыхал. Прочитал несколько страниц, поднял глаза:

– Ах он, Тургенев! – и снова погрузился в чтение…

– Вот они, характеры, – сказал он, прочитав очерк до конца, – из той же деревни взяты, но как! Куда же тут тягаться Григоровичу!

Обедать Белинский не остался. Унес «Хоря и Калиныча» с собой, чтобы перечитать на досуге.

Тем и кончилась первая прогулка Белинского, рекомендованная врачом для пользы здоровья.

Глава четырнадцатая

Когда профессор Плетнев передал «Современник» новой редакции, он знал, что суесловы, завладевшие журналом, будут вскоре посрамлены публичным отречением от них Гоголя. «Выбранные места из переписки с друзьями» уже печатались! Петр Александрович обращал благодарственный взор к иконе. Свершилось то, чего он так долго ждал. Гоголь, отрекшись от своего прошлого, вступил наконец на путь истинного христианина…

А профессор Никитенко, как цензор, наоборот, многим был смущен в новой книге Гоголя.

Как официальный редактор «Современника», Никитенко не считал нужным скрывать новости от сотоварищей по журналу. Слухи о книге Гоголя распространились по всему Петербургу и дошли до Москвы.

Совсем не «в тишине», как требовал Гоголь, печаталась «Переписка». Ожидание ее было полно тревоги и недоумения. Странную книгу готовил автор «Мертвых душ» и «Ревизора». Уже в предисловии Гоголь объявил, что ему хотелось искупить бесполезность всего доселе им напечатанного; в письмах его находится более нужного для человека, нежели в его сочинениях.

Гоголь извещал далее читателей, что он отправляется в путешествие к святым местам, просил прощения за то, что произвел неудовольствие своими необдуманными и незрелыми сочинениями, просил молиться о нем и в свою очередь обещал, что будет молиться о соотечественниках у гроба господня.

Следом за предисловием шло завещание.

«Соотечественники! Страшно! – восклицал автор. – Замирает от ужаса душа при одном только предслышании загробного величия…»

Гоголь объявлял во всеуслышание, что все бывшее у него в рукописях сожжено, как бессильное и мертвое, писанное в болезненном и принужденном состоянии.

Новый вопль измученной души несся со страниц завещания. Завещание было мечено 1845 годом. В то время Гоголь жил у Жуковского во Франкфурте; тогда неотвратимо приблизилась к нему болезнь. Тогда было сожжено продолжение «Мертвых душ».

«Мертвым душам» было посвящено в «Переписке» несколько писем к разным лицам. Некоторые из них были написаны специально для «Переписки».